Бомба для председателя

- Нет, я ничего вам не буду говорить, ибо, спасая жизнь одним, можно неизбежно погубить жизнь других. Когда идет такая бесчеловечная борьба, всякий активный шаг может привести лишь к новой крови. Единственный путь поведения духовного лица в данном случае - устраниться от жестокости, не становиться на сторону палача. К сожалению, это путь пассивный, но всякий активный путь в данном случае ведет к нарастанию крови.

- Я убежден, если мы к вам применим третью степень допроса - это будет мучительно и больно, - вы все-таки нам назовете фамилию того человека.

- Вы хотите сказать, что если вы превратите меня в животное, обезумевшее от боли, я сделаю то, что вам нужно? Возможно, что я это и сделаю. Но это буду уже не я. В таком случае, зачем вам понадобилось вести этот разговор? Применяйте ко мне то, что вам нужно, используйте меня как животное или как машину…

- Скажите, а если бы к вам обратились люди - злые враги, безумцы - с просьбой поехать за рубеж, в Великобританию, Россию, Швецию или в Швейцарию, и стать посредником, передать какое-либо письмо, эта просьба оказалась бы для вас осуществимой?

- Быть посредником - естественное для меня состояние.

- Почему так?

- Потому что посредничество между людьми в их отношениях к богу - мой долг. А отношение человека к богу нужно только для того, чтобы он чувствовал себя человеком в полном смысле слова. Поэтому я не отделяю отношение человека к богу от отношения человека к другому человеку. В принципе это одно и то же отношение - отношение единства. Поэтому всякое посредничество между людьми в принципе является для меня естественным. Единственное условие, которое я для себя при этом ставлю, чтобы это посредничество вело к добру и осуществлялось добрыми средствами.

- Даже если оно будет злом для нашего государства?

- Вы вынуждаете меня давать общие оценки. Вы прекрасно понимаете, что, если государство строится на насилии, я, как духовное лицо, не могу одобрять его в принципе. Конечно, я хотел бы, чтобы люди жили иначе, чем они живут. Но если бы я знал, как этого добиться! В принципе я хотел бы, чтобы те люди, которые сейчас составляют национал-социалистское государство, остались живы и все составляли бы какое-то иное единство. Мне не хотелось бы никого убивать.

- По-моему, предательство страшно, но еще страшнее равнодушие и пассивное наблюдение за тем, как происходит и предательство и убийство.

- В таком случае, может быть только одно участие в этом - прекращение убийства.

- Сие от вас не зависит.

- Не зависит. А что вы называете предательством?

- Предательство - это пассивность.

- Нет, пассивность - это еще не предательство.

- Это страшнее предательства…»

Айсман почувствовал, как здание стало сотрясаться. «Наверное, бомбят совсем рядом, - подумал он. - Или кидают очень большие бомбы… Странный разговор…»

Он позвонил дежурному. Тот вошел - иссиня-бледный, потный. Айсман спросил:

- Это была официальная запись или контрольная?

Дежурный тихо ответил:

- Сейчас, я должен уточнить.

- Бомбят близко?

- У нас выбило стекла…

- А в убежище вам уйти нельзя?

- Нет, - ответил дежурный. - Это запрещено.

Айсман хотел было продолжать прослушивание, но вернувшийся дежурный сообщил ему, что Штирлиц запись не вел; это осуществлялось по указанию контрразведки - в целях контрольной проверки сотрудников центрального аппарата.

Шелленберг сказал:

- Это были тонные бомбы, не меньше.

- Видимо, - согласился Штирлиц. Он сейчас испытывал острое желание выйти из кабинета и немедленно сжечь ту бумагу, которая лежала у него в папке - рапорт Гиммлеру о переговорах «изменников СД» с Западом. «Эта хитрость Шелленберга, - думал Штирлиц, - не так проста, как кажется. Пастор, видимо, интересовал его с самого начала. Как фигура прикрытия в будущем. То, что пастор понадобился именно сейчас, - симптоматично. И без ведома Гиммлера он бы на это не пошел!» Но Штирлиц понимал, что он должен не спеша, пошучивая, обговаривать с Шелленбергом все детали предстоящей операции, никак не высказывая волнения.

- По-моему, улетают, - сказал Шелленберг, прислушиваясь. - Или нет?

- Улетают, чтобы взять новый запас бомб…

- Нет, эти сейчас будут развлекаться на базах. У них хватает самолетов, чтобы бомбить нас беспрерывно… Так, значит, вы считаете, что пастор, если мы возьмем его сестру с детьми как заложницу, обязательно вернется?

- Обязательно…

- И будет по возвращении молчать на допросе у Мюллера о том, что именно вы просили его поехать туда в поиске контактов?

- Не убежден. Смотря кто его будет допрашивать.

- Лучше, чтобы у вас остались магнитофонные ленты с его беседами, а он… так сказать, сыграл в ящик при бомбежке?

- Подумаю.

- Долго хотите думать?

- Я бы просил разрешить повертеть эту идею как следует.

- Сколько времени вы собираетесь «вертеть идею»?

- Постараюсь к вечеру кое-что предложить.

- Хорошо, - сказал Шелленберг. - Улетели все-таки… Хотите кофе?

- Очень хочу, но только когда кончу дело.