Бомба для председателя

- Я понимаю.

- Это труднее, чем выкрасть дуче.

- Я думаю.

- Но это возможно?

- Не знаю.

- Скорценни, такой ответ меня не удовлетворяет. Борман на этих днях начинает эвакуацию архива, куда и под чьей охраной - это вам предстоит выяснить. Шелленберг поможет вам - негласно, в порядке общей консультации.

10.3.1945 (19 часов 58 минут)

Штирлиц выехал ночным экспрессом на швейцарскую границу для того, чтобы «подготовить окно». Он, как и Шелленберг, считал, что открытая переброска пастора через границу может придать делу нежелательную огласку - вся эта операция осуществлялась в обход гестапо. А «разоблачение» Шлага после того, как он сделает свое дело, должно быть осуществлено, по замыслу Шелленберга, именно Штирлицем.

Все эти дни Штирлиц с санкции Шелленберга готовил для пастора «кандидатов» в заговорщики - людей из министерства иностранных дел и из штаба люфтваффе. Там, в этих учреждениях, Штирлиц нашел людей, особо ревностно служивших нацизму. Шелленбергу особенно понравилось, что все эти люди были в свое время завербованы гестапо как осведомители.

- Это хорошо, - сказал он, - это очень элегантно.

Штирлиц вопросительно посмотрел на него.

- В том смысле, - пояснил Шелленберг, - что мы таким образом скомпрометируем на Западе всех тех, кто будет искать мирных контактов помимо нас. Там ведь четко отграничивают гестапо от нашего департамента.

В этом ночном экспрессе, который отличался от всех остальных поездов довоенным комфортом, - в маленьких купе поскрипывали настоящие кожаные ремни, тускло блестели медные пепельницы, проводники разносили крепкий кофе, - в этом поезде по коридору Скандинавия-Швейцария практически ездили теперь лишь одни дипломаты.

Штирлиц занимал место № 74. Место № 56 в следующем вагоне занимал синюшно-бледный профессор из Швеции с длинной неуклюжей скандинавской фамилией. Они да еще один генерал, возвращавшийся после ранения на итальянский фронт, были единственными пассажирами в двух международных вагонах.

Генерал заглянул в купе Штирлица и спросил его:

- Вы немец?

- Увы, - ответил Штирлиц.

Он имел возможность шутить, ему это было разрешено руководством. Провокация предполагает возможность зло шутить. В случае, если собеседник не пойдет в гестапо с доносом, можно думать о перспективе в работе с этим человеком. В свое время этот вопрос дискутировался в гестапо: пресекать недостойные разговоры на месте или давать им выход? Считая, что даже малый вред рейху - существенная польза для его родины, Штирлиц всячески поддерживал тех, кто стоял на точке зрения поощрения провокаций.

- Почему «увы»? - поинтересовался генерал.

- Потому, что мне не приносят второй порции кофе. Настоящий кофе они дают по первому требованию только тем, у кого чужой паспорт.

- Да? А мне дали второй раз. У меня есть коньяк. Хотите?

- Спасибо. У меня тоже есть коньяк.

- Зато, вероятно, у вас нет сала.

- У меня есть сало.

- Значит, мы с вами хлебаем из одной тарелки, - сказал генерал, наблюдая за тем, что доставал Штирлиц из портфеля. - В каком вы звании?

- Я дипломат. Советник третьего управления МИДа.

- Будьте вы прокляты! - сказал генерал, присаживаясь на кресло, вмонтированное за выступом маленького умывальника. - Во всем виноваты именно вы.

- Почему?

- Потому, что вы определяете внешнюю политику, потому, что вы довели дело до войны на два фронта. Прозт!

- Прозит! Вы мекленбуржец?

- Да. Как вы узнали?

- По «прозт». Все северяне экономят на гласных.

Генерал засмеялся.

- Это верно, - сказал он. - Слушайте, а я не мог вас видеть вчера в министерстве авиации?

Штирлиц поджался: он вчера подвозил к министерству авиации пастора Шлага - «налаживать» связи с людьми, близкими к окружению Геринга. В случае успеха всей операции, когда к делу подключат гестапо - но уже по просьбе Шелленберга, для выяснения деталей «заговора», - надо было, чтобы пастор «оставил следы»: и в министерстве авиации, и в люфтваффе, и в министерстве иностранных дел.

«Нет, - подумал Штирлиц, наливая коньяк, - этот генерал меня не мог видеть; мимо меня, когда я сидел в машине, никто не проходил. И вряд ли Мюллер станет подставлять под меня генерала - это не в его привычках, он работает проще».

- Я там не был, - ответил он. - Странное свойство моей физиономии: всем кажется, что меня где-то только что видели.

- А вы стереотипны, - ответил генерал. - Похожи на многих других.

- Это хорошо или плохо?

- Для шпиков, наверное, хорошо, а для дипломата, видимо, плохо. Вам нужны запоминающиеся лица.

- А военным?

- Военным сейчас надо иметь сильные ноги. Чтобы вовремя сбежать.

- Вы не боитесь так говорить с незнакомым человеком?

- Так вы не знаете моего имени…

- Это очень легко установить, поскольку у вас запоминающееся лицо.

- Да? Черт, мне всегда оно казалось самым стандартным. Все равно, пока вы напишете на меня донос, пока они найдут второго свидетеля, пройдет время - все будет кончено. На скамью подсудимых нас будут сажать те, а не эти. И в первую голову вас, дипломатов.

- Вы жгли, вы уничтожали, вы убивали, а судить - нас?

- Мы выполняли приказ. Жгли СС. Мы - воевали.