Бомба Геринга

Просачиваясь меж толстых шпунтовых досок, по стенам шахты светлыми наплывами текла вода. Потревоженный плывун наступал на шахту, пытаясь ее затопить. Но два мощных, непрерывно работавших насоса успевали откачивать воду, скапливающуюся в специально вырытом приямке. Яркий свет прожектора, укрепленного на кронштейне, вбитом в стояк шахты, слепил глаза. Тут же рядом, совсем под рукой, были закреплены рация и телефон. К сапогам прилипала скользкая грязь.

Все работали молча. Почти непрерывно жужжала кинокамера корреспондента. Винниченко и Горелов, не обращая ни на кого внимания, делали свое дело.

Тщательно осмотрев бомбу, Винниченко достал из кармана стетоскоп и, приложив его к уху, уже в третий раз, пока находился в шахте, склонился над бомбой. Все напряженно следили за каждым его движением, за каждой его командой. Полковник вел себя уверенно и независимо, как ведет себя опытнейший врач, который выслушивает тяжелобольного, окруженного молчаливыми домочадцами, в волнении ожидающими диагноза. Винниченко не торопился. И эта его уверенная неторопливость успокаивала окружающих. Она вселяла надежду, что в эту минуту большой опасности пока нет.

Не успел Скатерщиков сделать несколько снимков, как по телефону сообщили, что ему срочно нужно явиться в штаб, где его ждет ленинградский коллега.

— Раз надо, значит, надо, — сказал Скатерщиков и.

закрыв фотоаппарат, ступил ногой на перекладину лестницы.

Веткин помахал ему вслед рукой, но тут же, словно вспомнив что-то очень важное, крикнул вдогонку:

— Капитан, возьмите две отснятые пленки. — Поднявшись на несколько ступеней, он передал Скатерщикову кассеты с пленками.

На корреспондента по-прежнему никто не обращал особого внимания. Слишком напряженными были минуты. Многое зависело от решения полковника из Москвы. Прикажет бомбу подорвать на месте — расчет готов для выполнения этой задачи. Даст приказание обезвредить — и все тут же четко будут выполнять каждую его команду. Подорвать? Нет!.. Все что угодно, только не взрыв!..

Окончив обследование бомбы, полковник распрямился, отряхнул с ладоней комочки глины и, подняв голову, смерил взглядом высоту шахты.

— Пока спит. Но может проснуться. — Он посмотрел на часы, потом на Горелова: — Ну что ж, капитан, будем выплавлять. — Подняв трубку телефона, он громко подал команду: — Третий номер! Третий!.. Я первый, вы меня слышите?

— Слышу! — раздался в телефонной трубке голос солдата Рощина, который в расчете по выплавлению из авиабомбы тротила отвечал за подачу пара в шахту.

По пиротехнической инструкции, он одновременно должен выполнять обязанности шофера одной из машин, а также котельщика на паровой установке ДДА-63, которая располагалась в безопасном месте, на расстоянии пятидесяти метров от защитного земляного вала, насыпанного вокруг шахты. Обязанности второго номера расчета по распоряжению полковника Винниченко были поручены капитану Горелову.

— Растопить котлы, поднять пар и подготовить установки к пуску! — прокричал в телефонную трубку полковник. — Как поняли?

— Приказание понято. Приступаем к растопке котлов, готовим установки к пуску! — отчеканил Рощин.

Горелову и раньше приходилось работать с паром. И он знал, что это пренеприятнейшая вещь. Вместе с облаком пара, который десятки минут белым удушливым грибом стоит над бомбой, в воздух поднимаются мельчайшие частицы ядовитой взрывчатки; они попадают в носоглотку, в глаза, вызывают кашель и слезотечение.

— Дымосос проверили? — спросил Винниченко.

— Работает как часы, — ответил Горелов, нежно поглаживая выкидной рукав дымососа-вентилятора, укрепленный на стене шахты.

— Рукавную линию заполнили водой?

— Так точно!

Горелов много слышал о Винниченко. Несколько раз встречался с ним за последние четыре года. Но до своего знакомства с полковником представлял его другим. Как всякий человек необыкновенной биографии, в воображении Горелова он рисовался несколько отрешенным и непременно черноволосым. Ему казалось, что на лице человека, который все время играет со смертью, должны были отложиться следы постоянной внутренней готовности к самому крайнему — трагическому исходу. «Сегодня ты, а завтра я…» Но Винниченко оказался другим.

«Наверное, он хороший отец и жене своей верен так же, как верен своей опасной профессии», — думал Горелов, наблюдая за тем, как полковник осматривал бомбу.

Израсходовав кинопленку, корреспондент зарядил камеру новой кассетой и, беззаботно насвистывая мотив песенки Роберта из кинофильма «Дети капитана Гранта», делал свое дело.

Пока солдаты Рощин и Лиханов разжигали топки установок и поднимали давление пара в котлах, Горелов и Винниченко, чувствуя на себе глазок жужжащей кинокамеры, с огромной осторожностью вывинтили днище бомбы и отложили его в сторону, где лежали необходимые инструменты и стопка ракет. Когда Винниченко увидел сизовато-бледный отлив взрывчатки, которая чем-то походила на неотшлифованный мрамор с коричневыми прожилками, он не удержался и бросил свою ставшую уже привычной шутку: