Бомба из прошлого

— Он уже рассказал, как воюет с миром? Еще расскажет. Борьба, страдания, боль — этих историй у него множество. Она рассказывала их ему, когда он еще сидел у нее на коленях, а он запоминал. Он — ее творение. Больше всего ему нравится история о том, как она сражалась. Останешься с ним — услышишь.

* * *

Я не знала, где он. Весь день я искала Самуила, но нигде его не видела.

Я сделала то, что он сказал. Оделась потеплее, натянула все, что только могла. Без зазрения совести забрала шерстяную кофту у больной в нашем бараке. Украла. Подумала, что ей кофта уже не понадобится, сил у нее уже не осталось, и из лагеря ей было не уйти. Кофта пригодилась бы ей потом, в холодное время, но я не заглядывала так далеко. У другой женщины я «позаимствовала» сапоги. Обещала вернуть на утро. Сапоги были крепкие, с прочными подошвами, и мне пришлось пообещать отработать за нее лишнюю смену. На завтрак я попросила третий кусочек хлеба, и мне его дали.

Время шло, а я никак не могла найти Самуила.

Время тянулось невыносимо медленно. Я знала тайну и, наблюдая за некоторыми мужчинами, видела — что-то готовится. Но где же Самуил? Из лесу вернулся рабочий отряд, но Самуила среди рабочих не было. Я не знала, что случилось, и сходила с ума от беспокойства.

В тот день шел дождь. Смеркаться начало рано.

На вышках вспыхнули прожектора, и на колючках проволоки как будто заблестели брильянты. Рядом с каждым прожектором стоял часовой-украинец с пулеметом. Я видела все — колючую проволоку, пулеметы, немцев — и никак не могла представить, что мы, безоружные, изнуренные, сумеем вырваться из лагеря. Чем больше я думала, тем сильнее овладевало мною отчаяние. И вдруг я увидела Самуила.

Он вышел из барака, того, что стоял у кухни, где пекли хлеб, оглянулся и, увидев меня, отвел глаза, словно не хотел привлекать к себе внимания. Когда он проходил мимо, я раскрыла ладонь и показала тот цветок, что он подарил мне. Он протянул руку, и я увидела на его пальцах свежую кровь и заметила, какие безумные у него глаза.

Я поняла все без слов и пошла за ним.

В бараке, где мы ели, собралось человек тридцать. Я узнала Фельдхендлера, нескольких рабочих, что были в лагере уже давно, и всех русских. Печерский стоял у стола и что-то говорил. Я услышала только конец: «День наступил… Большинство немцев уже убиты… Умрем с честью… Помните: если кто-то выживет, он должен будет рассказать, что здесь творилось».

Никто не аплодировал. Я обвела их взглядом. Все были полны решимости. На руках у многих была кровь, некоторые держали пистолеты, другие ножи и топоры.