Бомба из прошлого

Сигарета пыхнула, выпустив в вечерний воздух тоненькую струйку дыма.

* * *

Яшкин не знал, что делать. Друг потел, но почему?

Печки в «полонезе» не было, но он все же наклонился и опустил стекло с правой стороны.

Пот, гримаса боли и страх в глазах. Тут что-то серьезное. Да, на таможне бывший замполит устроил настоящее представление, это надо признать. И, конечно, он нервничал и потел. Но тот пот был практически незаметен, а сейчас капли катились по лбу и срывались с кончика носа. Там Моленков продемонстрировал и командный голос, и умение игнорировать неудобные вопросы, и способность держать ситуацию под контролем: увел таможенника от багажника, где, прикрытая брезентом, лежала она, и сам забросал его вопросами. Доедут ли они на этих покрышках до Минска? Можно ли здесь проверить уровень масла? Они даже подняли капот и выяснили — к удивлению Яшкина, — что уровень масла вполне удовлетворительный.

А Моленков все не унимался. Какое шоссе ведет в Минск: М1 или М20? Не лучше ли им проехать через Бобруйск? Нет ли у таможенника родственников в армии? Каков прогноз погоды на завтра и не обещают ли дождь?

Сидя в машине, Яшкин слышал звон медалей, приглушенные голоса и даже восклицания. Затем последовали рукопожатия, выражения благодарности и пожелания счастливого пути. Моленков и таможенник расставались закадычными друзьями. Отъехав от контрольного пункта, они остановились у первого же кафе, зашли в туалет — безупречно чистый, не то, что в Сарове — и переоделись в гражданское. Медали перекочевали в сумку. Путешественники купили свежего хлеба, сыра, банку соленых огурцов и перекусили. Моленков накинулся на еду с несвойственной ему жадностью, которую Яшкин принял за реакцию на стресс.

И вот теперь он вскинул руки к груди и тяжело задышал. Пот полился еще обильнее. Моленков застонал.

Стон перешел во вздох, почти всхлип. Губы скривились в гримасе боли. Пальцы впились в воротник.

— Яшкин… — прохрипел Моленков.

— Что?

— Мне плохо… серьезно…

— Вот как?

— У меня сердечный приступ.

— Неужели?

— Может, остановишься?

— Зачем?

— Нет, давай в Гомель. Там есть госпиталь.

— Может, есть, а может, нет.

— Яшкин… больно… в груди…

Он не стал ни прибавлять, ни сбавлять. Только посматривал на знаки, чтобы не пропустить поворот на Добруш.

— Бога ради, Яшкин… у меня сердечный приступ. Я сейчас умру… Пожалуйста, друг, сделай же что-нибудь…

Яшкин съехал на обочину.

— Выходи.

Моленков кое-как вывалился из машины. Яшкин остался. Его приятель сделал несколько шагов в сторону и согнулся.

Яшкин наклонился к открытой дверце.

— Перво-наперво, расстегни ремень. Давай, давай, не стесняйся. Вот так… так… Теперь пуговицы на брюках. Молодец. Не беспокойся, никто, увидев тебя со спущенными штанами, останавливаться не будет. Руки на живот. И помассируй его как следует. Еще… еще… А теперь пульни-ка газами. Отлично. Глубокий вдох. Выдох. Ну как, полегчало? Сердце больше не шалит?

— Обожрался, вот в чем твоя проблема. И не надо было так спешить. А потом еще долго сидел. Ремень сдавил живот, вот пища и застряла. Боль — следствие образования кислоты в пищеводе. Ну что, едем дальше?

Пристыженный и потрясенный, Моленков вернулся на свое место и захлопнул дверцу. Яшкин снова влился в поток грузовиков и легковушек.

— А как ты догадался, что у меня не сердечный приступ? — спросил через какое-то время Моленков.

— Ты руки держал не там.

— Как это? Я держался за сердце.

— Нет. Сердце выше. Ты страдал желудочной диспепсией, обострившейся вследствие переедания. Ты же лопал хлеб с сыром, как свинья желуди.

Яшкин поморщился — Моленков выпустил остатки газов, и ремень безопасности сразу ослаб.

— Сейчас мне уже лучше. — Бывший замполит рыгнул. — А тогда я думал, что умираю.

— Смотри повнимательнее, как бы не пропустить поворот.

— А что бы ты сделал, если бы у меня случился сердечный приступ? У нас ведь график. — Моленков вытянул руку. — Вон он, знак. Поворот на Добруш и Ветку.

Яшкин знал, что сделал бы, случись у друга приступ, а потому и воспользовался удобным предлогом, чтобы не отвечать.

* * *

Молодой человек определенно напрашивался на неприятности. Что ж, раз так, то он их получит, решил Лоусон. Люк Дэвис вел себя, как жеребенок на лужку, — бил копытом травку.