Бомба из прошлого

Стрельба, лагерь, мир смерти и зла — все это осталось позади. Мы бежали, пока хватало сил, пока не стали задыхаться.

«Что дальше? — спросила я. — Что мы будем делать?»

«Надо найти Печерского, — ответил Самуил. — Печерский нас спасет».

Он сказал решительно и твердо. Он верил. А я верила ему.

* * *

— Мистер Лоусон, нужно поговорить.

— Если есть, что сказать, выкладывайте.

«Объект» пересек площадь, прошел мимо покосившегося деревянного строения, вернулся к машине и, шепнув что-то на ухо агенту, потрепал его по плечу. Мимо них проехал и встал неподалеку Эдриан.

Больше всего беспокоил Лоусона фактор усталости. Вымотались все, но более других нуждались в отдыхе Эдриан и Деннис. Ситуация, однако, складывалась так, что передать агенту маячок не удавалось.

— Я имею в виду язык тела. — Шринкс выжидательно посмотрел на шефа.

— Говорите, не заставляйте меня вас подгонять. Господи…

— Конечно, мистер Лоусон. Я говорю о языке тела агента. Наблюдаются явные признаки стокгольмского синдрома.

— Конкретнее.

— Да, мистер Лоусон. Речь идет об устойчивой модели поведения жертв насилия. К таковым относятся заложники, женщины, подвергшиеся избиению со стороны супругов, жертвы инцеста, проститутки. Во всех случаях жертвы начинают отождествлять себя с агрессором или даже симпатизировать ему. Первый предвестник синдрома — жертва убеждена в существовании угрозы, реальной или только воспринимаемой как таковая. Второй указатель — облегчение, испытываемое жертвой при малейшем проявлении доброты или милосердия со стороны агрессора; иногда это может быть всего лишь улыбка или мягкое слово. Третий, наиболее часто встречающийся предвестник синдрома, — это сама ситуация, в которой находится жертва: изоляция от привычного, знакомого окружения, отрезанность от мира и обычных контактов. И, наконец, последний — вера жертвы в невозможность побега.

Все эти факторы наличествуют сейчас в паре Ноябрь — «объект». Угроза, гуманное отношение и изоляция, невозможность переменить ситуацию коренным образом, то есть взять и уйти, образно выражаясь, к залитым солнцем вершинам. Короче говоря, ваш человек, мистер Лоусон, видит в Ройвене Вайсберге фигуру более значимую, чем вы.

Сидевшая за рулем Кэти Дженнингс увела микроавтобус с площади. Лоусону понравилось услышанное, но виду он не подал.

— Ваш человек, разумеется, опытный, хорошо подготовленный, мотивированный офицер. Осмелюсь, однако, предположить, что к данной ситуации он может оказаться неготовым. Факторы стресса чрезвычайно высоки, а мотивация ослаблена вследствие отсутствия регулярного контакта с нами. Нам следует…

— Короче.

— Постараюсь, мистер Лоусон. Ваш агент вступил в своего рода сговор со своим противником, а это и есть классический симптом стокгольмского синдрома. Будущее видится ему не с точки зрения полицейского, а с точки зрения этого самого противника. Жертва, как мы с вами выяснили, становится восприимчивой к потребностям обидчика.

— И вы пришли к такому заключению на основе наблюдения с расстояния в сотню ярдов? Вам это рассказал язык тела? — Лоусон саркастически усмехнулся.

— Да. Агент не может сейчас оставить «объект» — как избитая женщина не может оставить жестокого супруга. Более всего ваш человек боится сейчас утратить единственную позитивную связь. Он отрицает объективную реальность. Все просто.

Шринкс, похоже, боялся его. Посмотрев в зеркало, он увидел на лице девушки выражение с трудом подавляемой злости. Сидевший рядом с ней Дэвис тоже изо всех сил старался не взорваться. Оба определенно ненавидели его. Он расположился позади, места перед ним занимали Багси, Стрелок, Шринкс и багаж. Лоусон вытянул ноги. Автобус катился вниз от площади, удаляясь от уютного старинного городка в сторону однообразных бетонных строений.

— Весьма полезная информация. Хотите, чтобы я упомянул о вас в донесении?

— Я всего лишь пытаюсь делать свою работу, мистер Лоусон. Мы ведь приближаемся к развязке, не так ли? И чем ближе, тем сильнее стресс. В его положении с таким стрессом справиться нелегко.

— В ближайшее время, Шринкс, стресс испытают все, — бодро заметил Лоусон. — Это я вам гарантирую. Струны натянутся до предела, до разрыва, и каждая сыграет свою партию.

* * *

Моленков облизал губы. Молчать больше не было сил.

— Где мы сейчас? В чернобыльской зоне?

— Я знаю то же, что и ты.