Бомба. Тайны и страсти атомной преисподней

— Теперь нам придётся лизать зад Зельдовичу…

Однако, заниматься этим совсем не романтичным делом Беленькому почти не пришлось, он прожил недолго и умер от болезни.

А в исследовательскую группу, которую возглавлял, конечно, Тамм, был включён совсем юный Юрий Романов и «отчасти» будущий академик Виталий Гинзбург. Гинзбурга не допускали на «объект» из-за подозрительности секретчиков — его жену перед этим арестовали, а в СССР сам факт ареста уже означал виновность.

Однако, подключение к атомному проекту фиановцев — явление далеко не ординарное. До этого проект возглавляли физики ленинградской школы — Курчатов, Зельдович, Харитон, Иоффе и другие. Теперь в проект задействовали московскую школу и её «китов» — Тамма, Ландау, Леонтовича, Померанчука, Боголюбова. По-видимому, Курчатов понимал, что одни питерские корифеи — Зельдович, Харитон, Флёров — водородную проблему «не вытянут». Теоретической работы, расчётов нужно сделать чрезвычайно много, да и «свежий» взгляд на проблему необходим.

Если к атомной бомбе шли от эксперимента, — сначала было открыто деление (хотя многие это предсказывали), потом были измерены характеристики цепной реакции и лишь после этого — расчёты и конструкция, то в случае с водородной бомбой всё виделось иначе. Осуществить эксперимент с миллиардными температурами и давлениями не представлялось возможным, потому стали налегать на теорию, на оценку, на приближённые модели и расчёты.

Объединение здесь двух школ — ленинградской и московской — было очень мудрым и дальновидным ходом Курчатова. Довольно-таки скоро выяснилось, что «лизать зад» никому не придётся — Зельдович и сам интуитивно ощущал тупиковость «трубы». А со временем появились и новые, «свежие» идеи, и труба отошла на второй план…

Повитуха гения

С жильём у Андрея Дмитриевича действительно дела обстояли неважно — его жена Клава не уживалась с тёщей, и молодым приходилось арендовать квартиры. Причём нигде они подолгу не задерживались, одна плохая квартира сменялась ещё более худшей. Постоянно болела дочка, денег не хватало на аренду жилья, на продукты и лечение. Дело дошло до того, что жена Клава пошла продавать свою поношенную кофточку, за что попала в милицию, как «спекулянтка». Однажды появилась возможность арендовать хороший домик, но на условиях сотрудничества с НКВД — Клава должна была тайно следить за встречами мужа и докладывать «куда следует». Андрей Дмитриевич в то время не был ни диссидентом, ни разработчиком оружия. Просто тогда следили за всеми.

Когда Сахаров стал старшим научным сотрудником теоротдела ФИАНа, он обратился к директору Вавилову с просьбой помочь жильём. Вавилов, который к тому же был и президентом АН СССР, отнёсся к этой просьбе с пониманием. А когда вышло постановление Совмина о создании исследовательской группы, Вавилов велел включить туда Сахарова, поскольку тогда появлялась реальная надежда на жильё.

И действительно, вскоре семья Андрея Дмитриевича получила комнату в самом центре Москвы, недалеко от Кремля.

Эта близость была, пожалуй, единственной радостью, ибо дом был старый, топить нужно было дровами, а вместе с семьёй Сахарова в «коммуналке» проживал ещё десяток семей. Сортир был один на две «коммуналки» и можно представить себе — какая очередь в полсотни человек — скапливалась там по утрам.

О том, чтобы толком помыться, жильцы и не мечтали — это считалось барской забавой. По сему Андрей Дмитриевич, прихватив шайку, с веником подмышкой отправлялся в баню, где приходилось выстаивать длиннейшие очереди. Ибо очереди были главным признаком советского социализма.

Комната Сахаровых была настолько мала, что в ней не помещался обеденный стол, ели на подоконнике или табуретках. Но ни дикие жилищные условия, ни тягомотные очереди в баню не помешали Андрею Дмитриевичу проложить путь к термоядерному успеху. А даже наоборот — способствовали! Ибо, если бы у Сахарова было жильё, то его не включили бы в группу по разработке водородного оружия. А в длиннейшей очереди в баню Сахарова осенила идея о том, как применить разработанную Львом Ландау методу автомодельных решений к расчётам точечного взрыва.

Не зря ведь говорится, что несчастья и страдания — повитуха гения.

Правда, «банная» идея оказалась тоже не нова, — её уже использовали советские и зарубежные математики при расчётах ядерных взрывов. Но Андрей Дмитриевич, подзадумавшись и насидевшись в очередях, нашёл ещё несколько автомодельных решений для полуколичественного описания взрывных процессов.