Бомба. Тайны и страсти атомной преисподней

Разгорячённый интересным разговором с Лаврентьевым, Андрей Дмитриевич даже пригласил его в свою команду, но о том, что команда разрабатывает устройство, аналогичное предложенному солдатом, даже намёком не поведал. Впрочем, ни телефона, ни адреса своего также почему-то не дал. Лаврентьев же посчитал, что Сахаров занимается теорией, а Олега тянуло к эксперименту. Вот так был потерян для термоядерного проекта ещё один человек, богатый новыми идеями мирового класса…

А встреча их, на которой были произнесены более откровенные слова, состоялась только через десятки лет…

Активное участие Сахарова в разработке ядерного оружия имело для него некоторые приятные последствия. Он, наконец, получил, как уже говорилось, комнату в «коммуналке». Правда, дом был ветхий, деревянный, с одним сортиром на два десятка семей, но зато рядом с Кремлём. Ему повысили должность и прибавили зарплату, что дало повод шутникам называть все эти благоприобретения «примером использования термоядерной энергии в мирных целях».

Вскоре после смотрин Сахаров получает допуск к разведматериалам, чего не смогли пока добиться более серьёзные фигуранты проекта — Тамм и Зельдович.

Но вместе с тем появилась и крупная неприятность — Андрею Дмитриевичу велели вступить в партию. Причём давление на него оказывал генерал из госбезопасности — так называемый уполномоченный Совмина и ЦК ВКП(б) в ФИАНе. Сахаров стал отбиваться от этого позора, но уполномоченный прибег к последней, крайней угрозе — он обещал самолично дать рекомендацию…

Андрей Дмитриевич сказал, что подумает, но на протяжении всей остальной жизни так и не сподобился.

Не дербанете двери

Тем не менее Лаврентий Павлович очень вежливо, но настойчиво «рекомендовал» Сахарову отправиться на «объект» для постоянной работы в КБ-11 под руководством Харитона. Когда Берия был в гневе, он становился необычайно вежливым и в разговоре переходил на «вы». Отказаться от такого предложения, тем более высказанного в «вежливой» форме, было невозможно. И Сахаров скис — прощай, Москва, прощай ФИАН, семинары и симпозиумы.

Вскоре домой к Сахарову приехал сам Ванников и объявил, что Андрею Дмитриевичу нужно немедленно явиться по одному потаённому адреску — «на плодоовощную базу», где он получит дальнейшие указания. На этой базе в полуподвале какие-то тёмные личности вручили ему пропуск для поездки в «хозяйство» и назвали номер вагона и поезда.

Когда Сахаров прибыл к указанному вагону, он обнаружил, что вагон окружён военными и суетливыми людьми в гражданском — с пронзительным взглядом и руками в карманах. Этот спецвагон был предназначен для Харитона, а тогда в нём ехали Ванников и Мещеряков.

Спустя сорок лет — в начале 90-ых — автору пришлось пройти аналогичную процедуру во время первой его поездки в Арзамас-16. Сначала мне позвонили из тогдашнего Минатомэнерго и велели явиться на «базу» по одному секретному адресу на Каширском шоссе. Там в полуподвальном помещении, вход закрывала массивная железная дверь, которую я стал колошматить в надежде достучаться до подпольщиков. Потом, вспомнив наставление: «Не дербанете двери, а сувайте палец в пупку для звонка», я надавил пупку и, в конце концов, дверь нехотя приоткрылась, и в подвале мрачные люди после подозрительных расспросов дали бумажку и шепотом назвали номер потаённой кассы на Казанском вокзале, где по этой хитрой бумажке мне оформили билет до какого-то полустанка, которого на карте найти не удалось. Причём ехать пришлось не с Казанского вокзала, а с Ярославского— шпион с нормальным западным мышлением тут наверняка запутался бы и впал бы в истерику.

Вагон, в котором мне предстояло добираться до ядерного центра, на этот раз не был оцеплен, но встреча с военными была впереди.

На станции Арзамас, где не так давно произошёл страшный взрыв, вагоны, следующие далее, — в Арзамас-16— были отцеплены и ехали уже по одноколейке в коридоре из колючей проволоки.

Сначала в вагон заглянул кондуктор и предложил доплатить за проезд от богом забытого полустанка до самого Арзамаса-16. Тут проглядывала наивная хитрость— избежать печатания в билете названия ядерного центра.

Затем в вагон зашёл военный патруль и потребовал документы. Немногочисленность моих бумаг сильно разочаровала офицера, и он потребовал сурово:

— Предъявите предписание!

— Ну, нет предписания, — ответил я ему, самим тоном как бы отвергая необходимость и серьёзность его требования. — Да и откуда я его возьму?

От изумления он прямо-таки шлёпнулся на нижнюю полку.

— Там, где работаете, там вам должны выдать. Где вы служите?

— Сам у себя…

Офицер судорожно сглотнул слюну и с надеждой посмотрел на сопровождающих. Те безучастно глядели в окно, где лениво проплывали столбы с колючей проволокой — выпутывайся, мол, сам. Рука офицера стала непроизвольно шарить по бедру, как бы нащупывая кобуру. Чувствуя, что дело может кончиться инфарктом, и Родина вскоре потеряет ещё одного бдительного служаку, я достал фирменный бланк основанного мною малого предприятия, написал сам себе предписание, расписался и поставил печать.