Бомба в Эшворд-холле

– Да, он служил у нас, – вздохнул начальник Питта. – Точно сказать вам, чем он занимался, не могу – не знаю, – но он был как-то связан с ирландской проблемой. Знаете, есть множество организаций, которые борются за независимость Ирландии. Фении[1] – только одна из них, и, наверное, самая отвратительная, так как там особенно много людей исповедуют насилие. А Денби был ирландец. Он пробрался в самые недра организации, но его убили, прежде чем он смог рассказать нам, что ему удалось узнать. А это было что-то новое, еще не известное нам… во всяком случае, мы можем только предполагать это.

Томас промолчал.

Корнуоллис снова вздохнул и процедил сквозь зубы:

– Это не обычное убийство, Питт. Возьмитесь за него собственноручно и используйте своих лучших людей. Я бы очень желал узнать, кто совершил это черное дело. Денби был хорошим человеком и очень храбрым.

– Да, сэр. Конечно, возьмусь, – пообещал ему суперинтендант.

Спустя четыре дня помощник комиссара сам посетил Томаса в его кабинете. Расследование подвигалось медленно. С Корнуоллисом прибыл также министр Эйнсли Гревилл.

– Понимаете, Питт, дело это крайней важности, хотя оно не должно выглядеть таковым в глазах публики, – сказал он полицейскому. – Однако ничто, по возможности, не должно отвлекать от него вашего внимания, вот почему мы приехали к вам сами.

Гревилл улыбнулся, и его улыбка была довольно обаятельной. Этого человека нельзя было назвать красивым, но не заметить его в толпе было бы невозможно. Это был высокий мужчина со слегка редеющими волнистыми волосами и длинным, узковатым, с правильными чертами лицом. Самым примечательным в нем было манера держаться и умный пристальный взгляд.

Питт тоже внимательно смотрел на него, все еще не совсем понимая причину визита.

Корнуоллис, сидевший в кресле, наклонился вперед. Выражение лица его было серьезным и мрачным. Он недавно занимал свою должность, но Томас уже достаточно хорошо узнал этого человека, чтобы понимать, как ему теперь было затруднительно выступать в не свойственной ему роли. Раньше Джон служил морским офицером, и политические экивоки были ему не по нутру. Он предпочитал действовать более открыто и прямо, но, подобно Гревиллу, нес ответственность перед кабинетом министров, и выбора у него не было.

– Мы можем надеяться на некоторый успех следствия, – выпалил он, – и должны оказать вам всемерную помощь. Вы находитесь просто в идеальном положении для расследования.

– Да, я занимаюсь сейчас только делом Денби, – ответил Питт. Он не собирался передавать его в другие руки, несмотря на появление влиятельного незнакомца.

Эйнсли улыбнулся:

– Лично я был бы очень признателен за вашу помощь, суперинтендант, и сейчас объясню, в силу каких причин.

Он слегка выпятил губы и продолжил:

– Я глубоко сожалею, что эти причины вообще возникли, но если мы сможем продвинуться вперед хоть по минимуму, правительство Ее Величества будет перед вами в долгу.

Томас подумал, что министр слегка перебарщивает. Словно прочитав его мысли, тот покачал головой:

– Должно состояться совещание. На нем будут высказаны мнения по поводу определенных реформ, касающихся земельных законов в Ирландии и связанной с этим дальнейшей католической эмансипацией. Полагаю, вы теперь понимаете важность целей, которых мы надеемся достичь, и необходимость тайны расследования?

Да, Питт понимал. Все было предельно ясно. Ирландский вопрос, как обычно называли эту проблему, преследовал каждое английское правительство со времен Елизаветы I. Из-за него несколько кабинетов министров в полном составе подали в отставку. Сам великий Уильям Юарт Гладстон[2] потерпел поражение в 1886 году в связи с законом о Гомруле[3] – это было всего четыре года назад. Тем не менее для Томаса убийство Денби было сейчас важнее ирландской проблемы. К тому же оно больше импонировало его сыщицким способностям.

– Да, понимаю, – ответил супеинтендант довольно холодно, – однако…

– Не совсем понимаете, – перебил его Гревилл. – Однако вам, несомненно, должно быть ясно, что все усилия по улаживанию нашей самой щекотливой внутренней проблемы должны быть незаметными для посторонних глаз. У нас нет желания трубить о своих неудачах так, чтобы о них услышали за границей. Давайте подождем да посмотрим, прежде чем решим, что именно о наших трудностях надо сообщать за рубежом.

Лицо министра слегка омрачилось, а в глазах появилось тревожное выражение, которое он не мог погасить.

– Есть еще одно обстоятельство, суперинтендант, – добавил он. – Очевидно, что ирландцы знают о предстоящем совещании. И если они не приедут, оно потеряет смысл. Во всяком случае, я сам извещу вас обо всем, что имеет отношение к будущим участникам конференции. Но мы не уверены, как много они знают и насколько широко распространились слухи. В известных нам кругах существуют еще другие, особые круги; там целая система предательств и тайных связей, все общество ими опутано. Мы стараемся делать все возможное, но никому не можем доверять абсолютно.

Эйнсли совсем помрачнел и поджал губы.