Бомба в Эшворд-холле

– Эй! – Мисс Фиппс подалась вперед. – Да ты, никак, в обморок сейчас упадешь?! – Она оглянулась вокруг в поисках стула, но ничего, на что можно было бы сесть, в комнате не было. – Сядь на пол, пока не свалилась. Ты разобьешься, если упадешь, пол-то каменный!

Эванс сопротивлялась, но Грейси обхватила ее руками, употребив весь свой незначительный вес, чтобы поддержать девушку и помочь ей сесть.

Служанка Юдоры быстро опустилась на пол, увлекая за собой и Грейси. Так они вместе и сели на холодный, выложенный плиткой пол.

Мисс Фиппс обняла Долл, утешая ее, словно ребенка.

– Ты ведь знаешь, кто это сделал, правда? – настойчиво выспрашивала она. Девушка не могла упустить такую возможность – узнать, кто преступник.

Долл покачала головой, широко раскрыв рот, словно ей не хватало воздуха.

– Нет! Нет, я не знаю! – Она схватила руку подруги и сжала ее изо всех сил. – Ты должна мне верить, я не знаю! Знаю только одно: это не я.

– Ну, конечно, не ты. – Грейси обняла ее и почувствовала, как та вся дрожит, словно от пронизывающего страха, который леденил все вокруг.

– Но это могла быть я, – ответила мисс Эванс, прижимаясь к Фиппс и низко наклонив голову. Волосы выбились у нее из-под чепчика. – Бог свидетель, я часто желала ему смерти!

Грейси стало знобко, словно то, чего она опасалась, превратилось в действительность.

– Желала? – Она должна была это спросить. Это было необходимо для мистера Питта, который находился в большом затруднении. И ведь Долл все равно уже не может таить все в себе. – Почему же ты желала ему умереть?

Эванс не ответила, но заплакала так горько, словно сердце у нее готово было разорваться на части.

А Грейси подумала о горничной, которую видела в коридоре, недалеко от ванной Гревилла в тот вечер, когда его убили. Она почти до боли желала, чтобы это была не Долл, но боялась, что на самом деле это все-таки горничная Юдоры. Грейси с радостью забыла бы об этом, но это невозможно. Во-первых, она видела кого-то из горничных, а во-вторых, уже рассказала об этом своему хозяину. Он-то не забудет, даже если его служанка не станет ему напоминать.

Не хотела бы она снова видеть всю эту картину мысленно, но что толку хотеть или не хотеть, если уже видишь?..

А Долл ничего не отвечала – она просто поникла, сгорбившись, поглощенная болью и страхом.

Поэтому Грейси попыталась вспомнить все до мельчайшей подробности. Может, есть какой-то признак, что это была не служанка Гревиллов? Но ничего конкретного ей вспомнить не удалось. Чем сильнее девушка стремилась вызвать в себя в памяти эту картину, тем более расплывчатой та становилась. Грейси глубоко вздохнула.

– Почему же ты желала ему смерти, Долл? – спросила она снова, внешне ничем не проявляя свой внутренний страх. – Что он тебе сделал?

– Мой ребенок, – душераздирающим шепотом произнесла Эванс, – мой младенчик…

Грейси подумала обо всех маленьких детях, которых знала. И о тех, кто жив, и кто уже умер, и о нежеланных малышах, и о тех, кого любили и лелеяли, но они заболели или с ними случилось несчастье; и о тех, о ком она теперь заботится в Блумсбери… Их, правда, нельзя уже считать младенцами, но они иногда становятся почти как новорожденные, когда устают, чего-нибудь боятся или ушибаются. Хотя, наверное, в такие моменты все становятся детьми…

И она обняла Долл, словно та тоже была ребенком. В этом не было ничего нелепого, хотя эта девушка была выше ее, старше и красивее. В эту минуту Грейси чувствовала себя сильнее и мудрее.

– Что ты сделала со своим ребенком? – прошептала она.

Наступило молчание. Мисс Эванс никак не могла собраться с духом, чтобы ответить. Хотя Грейси уже догадалась обо всем, прежде чем ее собеседница наконец выдавила из себя:

– Он заставил меня… убить его… до рождения.

Отвечать на это было невозможно. Единственное, что могла Грейси, – это обнять несчастную девушку еще теснее, немного покачивая ее и таким образом хоть чуть-чуть утешая ее неизбывное горе.

– Это был евойный ребенок? – спросила она спустя несколько мгновений.

Долл кивнула.

– А ты до этого любила его?

– Нет! Нет, я только хотела сохранить работу. Он бы выбросил меня на улицу, если б я отказалась. И если б я оставила ребенка, он бы выгнал меня без рекомендации. Я бы кончила на панели, в публичном доме, а ребенок все равно, наверное, умер бы. Тут заранее ничего нельзя знать. Но я любила мое дитя. Оно было мое, будто я его уже родила. Оно было частью меня.

– Да, конечно, было, – согласилась Грейси. Она чувствовала в душе гнев, а на сердце ее навалилась тяжесть. Девушке казалось, что она проглотила камень и теперь он давит на ее внутренности. – А когда это было?

– Три года прошло. Но сердце болит все равно.

Да, ничего утешительного… Но, по крайней мере, это случилось все-таки не совсем недавно. Вряд ли Долл сейчас убила бы хозяина из мести. У нее было для этого три года, и за это время она ничего ему не сделала.

– А кто еще об этом знает? – прошептала Фиппс.

– Больше никто.

– А миссис Гревилл, а кухарка? Кухарки во все суют нос и все примечают.