Я подошел к крыльцу белого домика, в окошке которого горела свеча. Она встретила меня на пороге с тарелкой свежих кексов. Пока мы ужинали маисовым хлебом, фасолью с кусками деревенского окорока, она болтала о своем саде, своем шитье и своей кулинарии. Потом она мыла тарелки, а я вытирал их. Затем она плела кружева, пока я сидел у огня и смазывал сбрую или что-то подобное. Через какое-то время она сказала: «Ну, доброй ночи» и вышла из комнаты. Я подождал пять минут и последовал за ней. Она расстилала лоскутное одеяло, причем сама уже была в толстой шерстяной ночной рубашке до щиколоток и распущенными волосами.
— Сними рубашку, — сказал я.
Она сняла. Я посмотрел на нее. Она была во всем женщина.
— Давай-ка ложиться спать, — сказал я.
Так мы и сделали.
— А ты ничего не хочешь мне сказать? — спросил я.
— Что именно?
— Как тебя зовут?
— Ты еще не дал мне имени.
— Тогда ты — Чарити. Откуда ты, Чарити?
— Ты не сказал мне.
— Ты из Дотана[3]
. Сколько тебе лет?— Сорок одна минута.
— Чушь! Тебе, ну... двадцать три года. Ты жила полной, счастливой жизнью, и вот теперь ты со мной, с тем, о ком мечтала всю жизнь.
— Да.
— И это все, что ты скажешь? Разве ты не счастлива? Или печальна? У тебя что, нет своих мыслей?
— Конечно, есть. Меня зовут Чарити, мне двадцать три, года, и я здесь с тобой...
— А что ты сделаешь, если я ударю тебя? Или подожгу дом? А что, если я скажу, что собираюсь перерезать тебе горло?
— Все, что скажешь.
Я сжал ладонями виски и подавил яростный вопль.
— Минутку, Чарити, это не правильно. Я не хотел сделать тебя автоматом, просто повторяющим мои слова. Будь настоящей, живой женщиной. Реагируй как-нибудь на меня.
Она натянула одеяло до подбородка и закричала...
Я СИДЕЛ в кухне один, выпил стакан холодного молока и громко вздохнул.
Тогда я продумал небольшой городок на Среднем Западе, с широкими улицами и просторными, старыми каркасными домами под большими деревьями, тенистые дворики и сады, не для вида, а просто для удобства, где можно лежать в гамаке, ходить по траве и рвать цветы, не чувствуя, что выстроенный эпизод.
Я шел по улице, принимал все вокруг, привыкал к нему. Стояла осень, где-то жгли сухую листву. Я поднялся на холмик, вдыхая ароматный вечерний воздух и чувствуя себя живым. Над газоном перед большим кирпичным домом на верху холма плыли нежные звуки фортепиано. Там жила Пурити Атватер. Ей было семнадцать лет, она была самой симпатичной девушкой в городе. Мне захотелось немедленно зайти к ней, но я сдержался.
Комната в пансионе стояла пятьдесят центов. Я хорошо выспался. На следующее утро пошел искать работу, и, получив отказы в трех местах, наконец-то получил место за два доллара в день в «Скобяных товарах и кормах Сигала». Мистер Сигал был благоприятно впечатлен моей откровенностью, манерами, вежливостью, почтительностью и явным рвением к работе.
Через три месяца мне подняли оплату до 2, 25$ в день и перевели в бухгалтерию. В своей комнате в пансионе я завел канарейку и полку с умными книгами. Я регулярно посещал церковь и клал десять центов в неделю в блюдо для пожертвований. Я посещал вечерние курсы повышения квалификации для бухгалтеров, и позволил мышцам развиваться, но не больше, чем от обычных тренировок.