Когда разорвался роковой зенитный снаряд, Лёвенгерца пронзила острая боль, которая затем вызвала общее недомогание. Ему казалось, будто его живот и талию кто-то обтянул чересчур горячим мокрым полотенцем. Причиной всему был рваный осколок насеченного латунного взрывателя из головной части зенитного снаряда. Этот кусочек весом всего в одну шестидесятую унции попал Лёвенгерцу в живот, проложил путь через мелкие артерии и почку и раздробил один из его поясничных позвонков. В позвонке осколок застрял, слегка повредив спинной мозг.
Лёвенгерц мрачно улыбнулся. Он вызвал по радио пост наведения и кратко доложил, что самолет поврежден, а сам он ранен и ведет машину на запад над одним из крупных островов в районе к югу от Роттердама.
— Выбрасывайтесь, «Кошка-один», — предложил Август Бах тревожным голосом.
— Сообщение: невозможно, — ответил Лёвенгерц, — у меня повреждена спина.
— Приказ: возвращайтесь назад.
— Слишком быстро теряю высоту.
— Приказ: оставайтесь на связи, — сказал Август. — Мы известим аварийно-спасательную службу. Они засекут ваше место для спасательных катеров.
— Спасибо, — ответил Лёвенгерц.
Ноги Лёвенгерца стали безжизненными. Действовала только верхняя часть тела. Зрение также ослабевало: красные и зеленые огоньки на приборной панели и яркая серебристая луна окрасились в грязно-серые тона. Гул исправного двигателя, казалось, тоже ослаб, и Лёвенгерц задался вопросом: не по этой ли причине тяжелый «юнкерс» так плохо держится в воздухе? Серый самолет приближался к серой поверхности моря, и вспышка, которая произошла, когда он ударился о волны, была такой же серой, как и вода, в которой он скрылся.
Установка «Вюрцбург» на радиолокационной станции «Горностай» следила за «юнкерсом» до самого моря, до того самого момента, пока отметка на экране не вспыхнула фосфоресцирующим светом и не исчезла совсем.
— Погиб, — сказал Вилли.
— Всегда погибают самые лучшие.
— И все этот проклятый крейсер!
— Они не виноваты. Им ничего не было известно, Вилли.
Ламберт нервно осмотрелся вокруг. В небе не было видно ни одного самолета противника.
— Командир, можно за меня немного посидит Джимми, а то меня здорово подпирает? — спросил Бинти Джонс.
— Джимми, ты можешь? — спросил Ламберт.
— Могу, командир. Ламберт почувствовал, как изменилась балансировка самолета сначала от того, что бортрадист пошел к верхней турели, а потом от того, что спустившийся вниз Бинти пошел в туалет в хвостовой части самолета.
Джимми Гримм, как и большинство бортрадистов, был обучен выполнять обязанности стрелка и всегда и с удовольствием занимал место в турели, откуда можно было видеть, что происходит вокруг самолета в небе. Он сдвинул шлемофон и прижался лицом к холодному как лед плексигласу турели. Джимми при этом испытывал такое чувство, будто выпил большой глоток холодного пива.
— Все в порядке, Джимми?
— Все в порядке, командир.
Ламберт заметил, как мелькнул свет от лампочки над штурманским столиком. Кто-то позади него отодвинул в сторону занавеску. Ламберт сразу догадался, что в кабину на минутку вошел Бинти. Бинти был твердо убежден, что управлять бомбардировщиком куда сложнее, чем водить мотоцикл, и поэтому очень любил наблюдать за действиями Ламберта.
— А как насчет фотобомбы, Бинти? Посмотри, нельзя ли ее сбросить, ладно? — сказал Ламберт.
— А мне поможет кто-нибудь?
— Нет, — ответил Ламберт.
— Я помогу ему, командир, — предложил Коэн.
— Хорошо, — согласился Ламберт. Посмотрите, можно ли ее сбросить.
Находясь над морем, трудно было предположить, что тебя начнут обстреливать восьмидесятивосьмимиллиметровыми зенитными снарядами, но, даже если каким-то чудом такое орудие и появится под ними, «скрипучая дверь» не пострадает, ибо идет на три тысячи футов выше, чем могут достать такие снаряды.
В тот момент, когда Ламберт размышлял над этим, около стабилизатора «скрипучей двери» разорвался стопятимиллиметровый снаряд, посланный из более мощных орудий крейсера противовоздушной обороны «Гельд». Взрывная волна отбросила Ламберта на штурвал, сбила с мест и привела в действие огнетушители и разметала по всей кабине штурманские карты Кошера. Все это сопровождалось яркой вспышкой света. Она ослепила Ламберта, глаза которого привыкли к ночной темноте.
Штурвал так надавил на живот Ламберта, что у него не хватило сил остановить его движение. Нос «скрипучей двери» задрался вверх. Самолет напоминал вставшую на дыбы, насмерть перепуганную лошадь.
— Мики! Мики! — закричал по привычке Ламберт.
Бэттерсби бросился Ламберту на помощь: он знал, что этот крик адресован ему. Бинти Джонса взрывной волной отбросило на пол. Ламберт понял, что «скрипучая дверь» получила тяжелое повреждение. Затем, как молния, сверкнула еще одна ярчайшая вспышка света, гораздо большая, чем вспышка от разрыва зенитного снаряда. Это был огромный ослепительный беззвучный взрыв в непосредственной близости от нижней части фюзеляжа «скрипучей двери».
— Посмотри, что там произошло, Бинти, — сказал Ламберт, — там, в хвосте.