Бомбардировщики. Полная трилогия

Ротный сразу раскусил простецкую солдатскую хитрость. Однако осуждения в его взгляде не было. Хорст Шеренберг человек тертый и битый жизнью, немало видел, немало пережил. Бурная оппозиционная юность давала о себе знать. Больше всего его волновала не расправа его людей над второсортными обитателями местного зоопарка, именуемого генерал-губернаторством, а как все это будет выглядеть и как выполнить боевую задачу.

В последние годы в рейхе проявились очень интересные политические моменты, идет либерализация, или как там это называется, дышать стало свободнее. Меньше преследуют за инакомыслие. С одной стороны, это хорошо, а с другой — не всем положена эта свобода, не все должны иметь право жаловаться на солдат вермахта и — что еще хуже — добиваться чего-то через суд.

— Сначала с диверсантами освинячились, не могли целым отделением скрутить, привезли трупы с рацией да еще товарища не уберегли. Затем еще одну рацию нашли и опять устроили перестрелку, — продолжал ротный. — Тохольте, ты не мог работать аккуратнее? Что мне теперь с этими рациями делать? Их же не допросишь. Как мне объяснять, что кадровые военные, отслужившие не один год бойцы, превратились в тупых баранов и не смогли взять хоть одного свидетеля?

— Не получилось, герр гауптман, — заявил Киршбаум, — на хуторе по нам стреляли. Пришлось сначала выложить по магазину по окнам, а затем действовать, как вы нас учили. Зачистка по всем правилам. А там уж, когда все закончилось… — ефрейтор пожал плечами.

— Надо патроны проверить, — пробурчал ротный, повернувшись к лейтенанту Тислеру. — Спорю, они забыли расстрелять боекомплект.

— Не спорю. Вы выиграете, — согласился взводный.

— Решаем так. По возвращении к месту постоянной дислокации всему отделению по пять суток гауптвахты, — заявил гауптман. — Завтра до обеда положите мне на стол подробный отчет об обоих инцидентах. Усекли?

— Так точно, герр гауптман! — гаркнули оба солдата.

— Может? — лейтенант приподнял бровь и сделал легкий жест рукой.

— Хорошо. По трое суток, — смилостивился Шеренберг.

— Премного благодарны!

— Кругом! Шагом марш!

Выскочив на улицу, солдаты поспешили на задний двор, превратившийся с недавних пор в автопарк. Рудольф первым добежал до «ганомага» и прыгнул в кузов. Слова ротного о расходе боеприпасов не выходили у него из головы. Офицеры чего доброго могут пойти на такой шаг.

— Стой! — Хорст положил руку на плечо друга. — Мы сейчас делаем то, что от нас ожидают. Ты хочешь выкинуть одну пулеметную ленту?

— Хорошая идея, сильно запоздавшая, — согласился ефрейтор.

Киршбаум прошелся по боевому отделению машины, перевесил на поручень забытый на сиденье подсумок. Запихнул под сиденье вывалившийся в проход мешок с колбасой. Покидая обреченный хутор, ребята прошлись по кладовым, прихватили с собой колбас и сыров, решили, что не стоит добру пропадать. Пусть лучше на дело пойдет, на поправку солдатских организмов.

Грустно все это. С ребятами поссорился. Рудольф заранее знал, что слушаться люди его будут, вопроса нет, а вот доверительные отношения нарушены. Человек такое животное, не любит тех, кто помешал ему вернуться в лужу и захрюкать.

— Руди, я вот думаю, а не зря ли мы отказались от девочек? — саркастически ухмыльнулся Тохольте. — Все равно никто нам не поверил.

— Пойти рассказать все гауптману?

— Засмеют ведь.

— И ребят подставим окончательно, — согласился Рудольф.

За бортом машины послышался шорох. Выглянувший через борт Рудольф узрел Форста и Вахтеля. Парни сразу же вытянулись по стойке «смирно». Пришлось выбираться из машины и готовиться выслушивать заявление. Рудольф был уверен, что люди пришли жаловаться и обвинять во всем унтера и ефрейтора. По дороге домой Киршбаум слышал, что кто-то бурчал, дескать, зря Тохольте бумаги пишет, проще сказать, что все так и было, и морду кирпичом.

— Герр унтер-фельдфебель, разрешите обратиться к герру ефрейтору Киршбауму, — отчеканил Отто Форст.

— Обращайся, старший солдат, — хмыкнул Хорст, на его лице появилась странноватая усмешка, как будто он что-то понял, но решил пока не говорить.

— Герр ефрейтор Киршбаум, мы с товарищами поговорили и решили, что вы были правы. Извините дураков. Мы чуть до греха не дошли, до открытого бунта против командира. Вы один нас спасли, да еще унтер-фельдфебель Тохольте не дал опуститься до мятежа, — Отто покосился на отделенного командира.

— Спас дураков, говоришь? — горько усмехнулся Киршбаум. — Приказу не подчинились, попытка изнасилования вдобавок. Настоящие бравые солдаты вермахта. Извиняться пришли: пьяным согрешил, трезвым расплатился, старший солдат.

— Затмение нашло, я как на ножки девочки глянул, так все забыл. В шкафу больше одной чашки не помещалось.

— Одна рейхсмарка. Ты поднялся против командира из-за одной марки, — продолжал Рудольф. — Значит, ты, Форст, стоишь ровно одну марку?

— Именно за столько можно найти местную девочку, все добровольно, без эксцессов, по взаимному согласию, к общему удовольствию, — добавил Тохольте.