Бомбейские чудовища

— Павлуша, не горячись, прошу тебя, — Лялечка спрыгнула с дивана и на всякий случай приготовилась ретироваться. — Выслушай меня. Вот видишь, я так и знала, так и знала, ты меня не поймешь.

— Разумеется, не пойму, — уже спокойнее ответил Павел Миронович и повернулся на каблуках к столику, на котором стояли графины с коньяком и вином. Резко схватил графин, плеснул в рюмку жидкость и опрокинул в рот.

— Конкурс — представление обычное в цивилизованном мире, — быстро перешла в наступление красавица. — Мы ведь не в средневековье живем. В конкурсе участвуют порядочные дамы Петербурга. Из хороших фамилий. И мужья их не беснуются. И любовники тоже.

— Ты хоть понимаешь разницу между ними и собой? — Тернов топнул ногой. — Сядь и слушай меня внимательно. Ты что, хочешь погубить мою карьеру?

— Как же я ее погублю? — вскинулась Лялечка.

— Весь Петербург будет говорить, что в конкурсе участвует пассия следователя Тернова! Что подумает товарищ министра?

— Но ведь и так весь Петербург видит меня с тобой в театрах и ресторанах, — возразила пассия.

— Ну и что? Так принято в светском обществе, — отрезал Тернов. — Это простительно. То есть во вред карьере не идет.

— Я не понимаю, что в этом плохого, — захныкала Лялечка, — дай мне тоже выпить.

Павел Миронович покорно налил в бокал вина и поднес подружке. Усевшись рядом с ней, он строго, как гувернер, принялся внушать:

— Глупая ты, глупая, ведь все мое окружение будет мыслить примерно так: он, Тернов, отправляет на добывание средств любовницу. И минимум месяц во всех салонах станут перемывать нам кости. Приговор будет жесткий: Тернов не может содержать любовницу, не отправляя ее на панель.

— При чем здесь панель? — Лялечка надулась. — Там все невинно, я условия конкурса хорошо изучила. Мне хочется стать королевой красоты. Неужели я недостойна?

— Ты, конечно, красавица, — не стал спорить Павел Миронович, — но на конкурс не пойдешь. Я не позволю, чтобы чужие глаза оценивали твои формы и судили их, как судят лошадиные стати.

— Я буду в темном закрытом платье.

— Нет, нет и нет, — Тернов повысил голос. — Не пойдешь.

— Пойду, — уперлась Лялечка.

— Хочешь всем продемонстрировать, что готова выставить на торги саму себя?

— Да, моя красота — мой капитал.

— Ужас! Какой цинизм и разврат! Хочешь продемонстрировать, что готова предложить свою красоту за вознаграждение в перстень с бриллиантами?

— Ты не можешь меня ни в чем упрекать! — взвизгнула Лялечка. — Я столько времени тебе верна! И что в том плохого, что я получу дорогое кольцо с бриллиантами? Ты ведь мне такое не даришь!

— Я… я… я… Мало ли я тебе дарил? — взвился Тернов и снова забегал по гостиной, — но мне казалось, что важнее не безделушки, а наше чувство!

— Это тебе важно чувство! — закричала, разъярившись, Лялечка. — А мне важно все. Семья, дом, сценическая будущность, моя красота и драгоценности! Сколько я могу ждать? Да, да. Я тоже хочу иметь мужа и семью!

— Так ты вышла на охоту за состоятельными содержателями? Или желаешь подцепить богатого старичка-подагрика?

Дальнейшая сцена получилась безобразной. Павел Миронович не узнавал самого себя — куда подевалась его воспитанность и сдержанность? Актерские способности в полной мере проявила и Лялечка: временами следователю казалось, что она шпарит целые монологи из каких-то захудалых дурацких пьес. Впрочем, прислушиваясь к себе, он ловил себя на том же.

Нет, все было натурально и надрывно! Подлинно и трагично! И завершилось примирением, страстной оргией и сладким бессилием. Засыпая, Павел Миронович шептал в маленькое ушко Лялечки, что непременно подарит ей перстень, самый лучший, с брильянтами, а Лялечка отвечала ему клятвами, что никогда более, никогда не предпримет какие-нибудь шаги втайне от милого…

Проснулся Павел Миронович Тернов, сжимая в объятиях свое обретенное сокровище. Поцеловал малышку в лоб, перевел взгляд на стенные часы и похолодел: вот она, плата за страсти! Впервые в жизни он сегодня не придет вовремя на службу! Впрочем, через несколько секунд следователь утешил себя тем, что вовремя придет на службу его верный помощник Лапочкин. А значит, беспокоиться не о чем. Всю черновую работу старик выполнит. Останется лишь внести заключительные обобщающие штрихи.

«Есть в создавшейся ситуации и большой плюс, — размышлял Тернов по дороге к следственному управлению, вдыхая привычные запахи конского пота и навоза, исходившие от вороной лошадки, бойко влекшей санки, — я хорошо отдохнул, выспался, и теперь будет легче вести ответственные разговоры с преступниками».

По-настоящему он встревожился, когда не обнаружил в следственной камере Льва Милеевича Лапочкина. Со слов дежурного получалось, что Лапочкин еще на службу не являлся. Правда, вчера сидел допоздна и уходил вместе с дамой, которая его дожидалась.