Читаем Бомбейский взрыв полностью

Туманы, шквалы и сильное волнение остались позади, и команда, хотя еще и была начеку, наслаждалась изменившейся погодой. В конце погожего дня в семь часов вечера перед закатом солнца конвой вышел на траверз Алжира. Третий радист Дэнни Кэрнс, опершись на поручни правого борта, любовался панорамой проплывающего мимо города. Ему, как и Брэдли, было семнадцать, и этот рейс был для него первым. Когда он впервые поднялся на борт «Форт Стайкина» в Беркенхеде, то почувствовал себя одиноким. Казалось, ни у кого нет и минуты, чтобы перекинуться с ним словом. Теперь же, стоя на палубе и наслаждаясь теплом Средиземноморья, он был счастлив. Ведь он подружился с третьим помощником Эдвардом Уэлчем и вторым радистом Джеймсом Патерсоном и, хотя по неопытности наделал множество ошибок, капитан Найсмит и старпом Хендерсон были терпеливы и добры, готовы всегда ответить на его вопросы.

Наступили сумерки, и Кэрнс отправился на спардек, где находилась его каюта, которую он делил с Патерсоном. Оказавшись впервые на судне, он был приятно удивлен, когда увидел свое жилище. Каюта была неплохо обставлена. Здесь имелись двустворчатый шкаф, небольшой диван, письменный стол, кресло и двухъярусная койка с выдвижными ящиками внизу. Помимо общего освещения, у изголовья каждой из коек была лампа для чтения.

У Кэрнса еще оставалось время почитать перед вахтой. Он толкнул дверь каюты и вошел, но в ту же секунду услышал разносившиеся по коридорам звонки тревоги[v]. Кэрнс не представлял себе, что это могло означать, и несколько секунд простоял в нерешительности. Тут в каюту ворвался Патерсон и закричал:

— Бомбардировщики! Хватай спасательный жилет, каску и все самое ценное, что найдешь, и жми!

Кэрнс был уже достаточно осведомлен, чтобы понять, что означает «жми» — ему следует бежать в радиорубку и помогать старшему радисту Биллу Ройкрофту. Кэрнс взял стальную каску, спасательный жилет, кое-что из своих личных вещей и выбежал в проход. В особых случаях, как сейчас, ему разрешалось пользоваться капитанским трапом, но он по привычке вышел на палубу по внешнему трапу и поднялся на мостик. Добравшись до него, он успел рассмотреть в небе четыре бомбардировщика «Кондор» FB-200, которые пронеслись над «Форт Стайкином» на высоте 75 м. Он разглядел черные кресты на крыльях в косых лучах солнца. Кэрнс видел, как немецкие самолеты обстреливают из пулеметов соседнюю колонну судов. Потом он зашел в радиорубку и стал слушать по радиотелефону, как переговариваются корабли охранения. Из сказанных скороговоркой фраз он понял, что от двадцати до тридцати самолетов атаковали конвой[vi].

В последующие полчаса стоял невообразимый грохот — к орудиям конвоя присоединились береговые батареи Алжира. Орудия «Форт Стайкина» тоже не бездействовали. Судно было неплохо вооружено. На верхнем мостике, на каждом крыле, было по две скорострельные пушки системы «Эрликон». Еще две такие пушки стояли на кожухе машинного отделения, позади дымовой трубы. На корме размещались 4,7 — дюймовое[vii] орудие и реактивная установка, которую команда окрестила «почтовым ящиком». Из этого «почтового ящика» одним нажатием на спусковой крючок можно было выпустить до двадцати четырех разрывных ракет.

Деннис Брэдли числился в одном из орудийных расчетов. Услышав сигнал тревоги, он схватил каску и спасательный жилет и побежал на свой боевой пост — орудийную площадку на машинном кожухе. Некоторое время он стоял у орудия в ожидании команды. Потом услышал, как кто-то сказал: «Подлодка скрылась». Брэдли понял, что подводная лодка сопровождения ушла под воду, как только коммодорское судно передало по рации предупреждение об атаке. Сумерки быстро сменились темнотой, и хотя Брэдли еще мог различить очертания ближайших судов, атакующих самолетов в небе он так и не увидел.[viii]

Командир орудийного расчета, матрос военно-морских сил приказал поднять до предела стволы орудий и открыть огонь. Брэдли вместе с другими выпускал в ночное небо очередь за очередью. Им приходилось сновать туда-сюда, таская патроны с кранцев первых выстрелов к орудиям. Время от времени они спотыкались о какие-то предметы, разбросанные по палубе, чертыхались, но выяснять, что это такое, было некогда.

Вскоре орудия нагрелись, и командир расчета приказал прекратить огонь, чтобы дать стволам остыть. Пока артиллеристы стояли, наблюдая за разрывами снарядов, выпущенных с других судов, один из матросов обнаружил на палубе то, обо что они все время спотыкались. Это были боевые патроны, выскочившие из кранцев от вибрации из-за быстрой стрельбы.

В разгар отражения воздушной атаки коммодор[ix] приказал зажечь дымовые шашки. Найсмит, которого ни на минуту не покидала мысль о грузе, не стал терять времени и тотчас же передал приказ своим офицерам. Он пережил страшные минуты начала атаки, когда суда вели огонь по низколетящим самолетам. Расстрелянные гильзы и раскаленные осколки металла, угрожающе лязгая, перекатывались по палубе «Форт Стайкина», и Найсмит соображал, выдержит ли сталь толщиной почти в сантиметр их удары.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное