Бомбы и бумеранги

Лорды-ключники по традиции носили ключи от подземных хранилищ на толстой золотой цепи на шее. Русский граф – широкая душа – выпив несколько бокалов вина, пошел обниматься со всеми подряд, хлопая ошеломленных англичан по спинам и прижимая к своей широкой груди, на которой незаметно появлялся и исчезал кубик пластичной пасты, в точности отпечатывавший рельеф ключа и нескольких верхних пуговиц.

– Томас умер три года назад в Сомалии, – Зоя откинулась на спинку кресла. Годы не сгладили порывистой страстности ее движений, она просто научилась лучше ее контролировать, когда считала нужным. Сейчас, со мной, в ее дорогой черно-сине-белой гостиной, в этом нужды не было.

– Восстание в Северных копях? – спросил я. Я помогал его организовать, мы освободили и забрали на Сокотру больше полутора тысяч рабов, изначально – из трех разных племен Сомалии и Эфиопии. Погибло человек десять британских солдат и офицеров, кто-то из руководителей колонии был застрелен.

Зоя остро взглянула на меня.

– Нет. Лихорадка. Было дождливое лето, комары, эпидемия.

– Я помню, – сказал я. – Ты горюешь? Ты его любила?

Она пожала плечами.

– Любила первые несколько лет. Не так, как тебя. Мы были очень разные. В восемнадцать лет этого не видишь. А потом уже поздно. У нас сын, он в школе до июля. Он похож на тебя. Можешь мне не верить, но это почему-то так…

Начинало темнеть. Зоя поднялась и зажгла лампы.

– Я отпустила всю прислугу, – сказала она.

Я кивнул. Я уже заметил.

– Отец умер в прошлом году, – сказала Зоя. – Он совсем разорился, имение продано. Я не была в Мамонтовке много лет. Не знаю, как там твоя семья.

– У меня теперь другая семья, – ответил я. – большая и настоящая.

– Я знаю, Ваня. И Скотланд-Ярд этой семьей очень заинтересован. И вашим… семейным поместьем.

– Ты связана со Скотланд-Ярдом?

– Томас был игроком, – вздохнула она. – Пять лет назад мог случиться большой скандал, но его замяли. Я… оказываю сыщикам услуги. Продаю свою волю за сохранность доброго имени для нашего сына. Иногда меня коробит то, о чем они просят. Иногда я согласна с ними.

– А в моем случае?

Зоя прошлась по комнате. Она нервничала и крутила кольца на пальцах.

– Когда человек болен, ему дают отлежаться, преодолеть болезнь, – сказала она. – Его не колют иголками в больные места, не трут их кислотой, не режут ножом. Человечество избавится от рабства и притеснений. Само. В Петербурге готовят манифест об эмансипации крепостных. В Америке Север давит на плантаторов Юга – рабству осталось существовать недолго. Зачем вы стегаете лошадей, Ваня? Они могут понести, и бог только знает, куда!

– Они знают, зачем я здесь? – спросил я.

Зоя покачала головой.

– Нет. Мне поручено выяснить. Они же знают, что я тоже из России. Вот, я втираюсь к тебе в доверие, Ваня. Ты мне доверяешь? Пойдем. Говорить не будем.

Она взяла меня за руку и повела по темному коридору. Мое сердце билось так, что серандит в нем, наверное, раскалился докрасна. В груди кололо и плавилось, как перед прыжком в пропасть. Была дверь, потом еще одна, потом спальня, сквозь занавески сочились сумерки.

– Расстегни, – сказала Зоя, поворачиваясь ко мне спиной. – Ты же умеешь?

Я умел.

Я поднял ее на руки, но до кровати не донес – ковер был мягким, в камине тлели угли. Мы не разговаривали. Она проводила губами по моим шрамам, я чувствовал кожей ее слезы. Ее волосы были как сыпучий шелк, я вспомнил пальцами, как убирал их со страниц книг, над которыми она засыпала. Она так кричала, что я закрывал ей рот ладонью, и она до крови впивалась в нее зубами.

– Я знала, что ты не погиб в той войне, – вот единственное, что она мне сказала ночью. – Когда ты умрешь, я почувствую.

Я проснулся и долго лежал не шевелясь. Зоя прижималась ко мне голым горячим телом, простыни были из шелка, в окне рассвет занимался над огромным городом. Когда-то, умирая, я уже видел и чувствовал это.

Я потихоньку выбрался из кровати, оделся и прошел в гостиную. Зажег свечу и писал, чертил, делал наброски, пока из комнаты не вышла полностью одетая Зоя. Тогда я осознал, что утро уже в разгаре и пора начинать мой последний день. Если я сегодня погибну от рук агента Скотланд-Ярда, меры безопасности останутся прежними, и в конце недели М. совершит кражу века, Сокотра получит серандит.

Я взял со стола кожаный портфель, сложил в него бумаги и оттиски ключей.

Зоя стояла передо мною – страстная, нежная, сильная. Безмерно любимая.

– Ты – моя с той минуты, как залезла со мной на абрикосовое дерево. А я – твой. Твой раб, Зоя, и это единственный вид рабства, существование которого в мире я могу принять. Двое людей, принадлежащих друг другу.

– Скорее всего, сегодня тебя застрелят или арестуют, – тихо сказала она. – Агенты, наверное, уже ждут.

– Вот то, зачем я в Лондоне, – сказал я, отдавая Зое портфель. – В среду, в полдень, высокий человек с седыми волосами подсядет к тебе на третью скамейку от южного входа в Кенсингтонский парк. Ты отдашь ему портфель – это моя последняя просьба. Если ты захочешь, то сможешь попасть на Сокотру. Это будет дело по тебе.