Бомбы в сахарной глазури. Технология обмана

А неподалеку стоит молодой человек. Он вообще никому ничего не навязывает. Просто на груди у него большой круглый значок. Нет, разумеется, не с рекламой гербалайфа, а с аккуратным крестиком и надписью строго по теме: «Не знаешь, как вести себя в храме — спроси меня!»

Грамотно выстроенный, цивилизованный сервис будет привлекать все больше людей. Это вам не старухи, которые лезут со своими поучениями и замечаниями, когда их не спрашивают. В общем, хамят.

Таким образом, слово «хамство» окончательно утрачивает свой первоначальный смысл. Еще недавно сын не мог сказать матери, а внук деду: «Не хами!» Даже если в семье случались ссоры и скандалы, и даже если там сроду не слыхивали о Хаме и его отце Ное, сын и внук интуитивно чувствовали, что слово «хамство» по отношению к старшим неуместно, что это абсурд. Хамить мог лишь младший старшим. Младший по возрасту, по званию, по социальному положению. Даль объясняет, что «хам» — бранное прозвище лакеев, холопов или слуг. Как он выражается, «людей низкого рода». Это они, зарвавшись, могут хамить привилегированному классу господ. Подставьте сюда мам-пап, дедушек-бабушек, которые «хамят» привилегированному в глобалистской реальности классу молодежи, и вы получите перевернутую возрастную иерархию, что вполне закономерно, ибо перевертыши — основа глобализма.

Ассиметричный ответ

Конечно, пока еще негативизм по отношению к старикам не охватил все общество. Но даже в тех кругах, где не возмущаются хамством «белых платочков», которые смеют поучать молодых, отношение к старикам далеко от традиционной нормы. В лучшем случае это жалость. Дескать, бедные-несчастные пенсионеры, никому-то они не нужны, совсем выброшены из современной жизни. Ребенок гораздо чаще слышит о бабушке: «Оставь ее в покое, она устала», чем: «Посоветуйся с бабушкой, ей виднее». Если дед — академик или народный артист, то внук, может, еще что-то и узнает о его былых заслугах. «Обыкновенный» же дедушка воспринимается в основном как источник подарков, а также носильщик рюкзака, сопровождающий юный талант в студию раннего развития личности.

Отнимая у стариков право на общественно востребованную мудрость, глобалистская идеология бесповоротно разрушает смысловой стержень этого возраста. Конечно, старение практически всегда сопряжено с болезнями, с физической немощью, ослаблением зрения, слуха, подвижности, памяти. И это во все времена вызывало жалость. Но одно дело жалеть человека, относясь к нему снизу вверх, когда на первом плане — почтение, а иногда и благоговейный трепет. Тут даже скорее не жалость, а осторожное, бережное внимание. И совсем другое дело, как сегодня, жалость к старикам сверху вниз, с высоты своего здоровья, молодости, красоты и всезнайства. В сущности, это мало чем отличается от жалости к стареющей кошке или собаке. От них уже не ждут ни ловли мышей, ни охраны дома, а просто дают, чтобы скрасить угасание, кусочек колбаски и накрывают на ночь теплой тряпочкой.

И старики в последнее время как-то окуклились, закап-сулировались. Они не только перестали поучать, но даже не рвутся вспоминать прошлое, фактически отказавшись от одной из самых характерных и драгоценных особенностей своего возраста.

Однако логика глобализма с его культом ratio и прагматики не позволит долго топтаться на месте, потому что места для бесполезных особей в финальной стадии глобального проекта не предусмотрено. Эвтаназия смертельно больных — лишь начало финишной прямой. Ведь если рассудить логически, мучительна не только тяжелая болезнь. Разве влачить жалкое существование не мучительно? И разве не гуманнее покончить с лицемерной жалостью, одним махом освободив стариков от бремени бессмысленной жизни, а еще дееспособных членов общества — от неприятных впечатлений? Старость-то не радость, и лицезреть ее тоже, между прочим, не особенно радостно. Для нормального же функционирования необходимо получать как можно больше положительных эмоций и как можно меньше отрицательных. А то насмотришься на морщинистые лица, выпавшие зубы да согбенные спины и такая депрессия нахлынет, что и сам жить не захочешь.

Культ молодости, красоты и силы, царящий в глобализированном пространстве, плохо совмещается с сантиментами. Надо быть жестким, собранным, а не разнюниваться. А где жесткость, там совсем рядом, на расстоянии всего лишь одной буквы, — жестокость. Тем паче, что молодежь нынче через специфическую субкультуру усиленно информируют о всяких малоприятных физиологических подробностях, связанных со старением. Подробностях, которые, естественно, вызывают у эгоистичных, грубых натур брезгливое отторжение.