Бомж

- Вода есть, целая фляжка, только она тебе не поможет, простой водой тебе теперь жажду не утолить. На - пей, можешь хоть всю, немного отпустит, но ненадолго. Как зовут?

- Михаил. Михаил Суслов, пасечник я, вон моя пасека, совхозная. У меня ещё и своя есть, за домом. Это чего с ними такое случилось, я ж их знаю - всю жизнь здесь живём, с самого детства и тут вот такое. Это ж соседи мои, Прасковья да Вася муж с женой своей, правда, теперь их не узнать. Это болезнь у них такая, что ли приключилась?

- Болезнь, болезнь. Уходить тебе надо отсюда мужик.

- Куда идти-то? У меня и сил совсем нет, два дня ни ел, ни пил, свалюсь по дороге.

- В посёлок иди, постарайся дойти, там тебе помогут, дорогу, надеюсь, знаешь, тут всего три километра, только не останавливайся. Увидишь заставу - там частокол высокий и не заметить его трудно, начинай кричать, чтобы поняли, что ты нормальный, а то пристрелят не разобравшись. Туда пацанёнок от вас один сегодня уже прибежал, живой.

- Что за пацанёнок, как выглядел?

- Грязный и босой и рожа вся зарёванная, знаешь такого?

- Я своего послал в посёлок, Колькой его зовут, ему пять лет всего, а сам сюда в сарай, прямо с пасеки перебежал, еле успел, по пятам гнались.

- Узнаешь сам в посёлке, может это и твой был. А вот сейчас у тебя уже неплохой стимул появился, чтобы дойти. Теперь, хоть сдохни, но доползи. Я тебе помочь не могу, у меня здесь свои дела. Там возле берёз тележка стоит, найдёшь в ней хлеб, только всё не бери, мне тоже жрать требуется, неизвестно, сколько здесь ещё торчать. Все, давай двигай резвее, найдёшь в поселке мужика, зовут его - Жук, скажешь, что у меня всё в порядке. Пасечник говоришь? Значит, будешь теперь Пасечником, так тебя теперь зовут, запомнишь? Жуку скажешь, что это я тебя окрестил, хоть одного назвать у меня напоследок получилось, своё же имя забудь, здесь они не в ходу.

- Здесь, это где?

- Жук тебе всё объяснит, а сейчас некогда, фляжку отдай назад, присосался.

В деревню идти, смысла нет, все тела, что там могли быть, Скреббер наверно давно уже подчистил, а если нет, то и хрен с ними, тут вон своих хватает. Где же эта зараза лазит? Может в отпуск свалил, в теплые края? Два часа уже прошло. Пасечник давно исчез за леском, смешно ковыляя и поминутно оглядываясь, не переставая при этом жевать отломленный им кусок краюхи. Скоро темнеть начнёт, а Ленского, тьфу, Скреббера всё нет. Пить сильно хочется, пасечник вылакал фляжку досуха, а к колодцу идти не стоит, нельзя пропустить выход на сцену главного действующего лица. Может тележку сюда прикатить, этих отвезти к колодцу и там ждать, попивая прохладную, вкусную колодезную воду. Блин, сам себе не трави душу, отлучаться никак нельзя. Совсем стемнело. И тут в дальнем конце деревни, возле бывшего телятника, стало вдруг разгораться необычное свечение. Явился, слава Стиксу! Страха, как такового, почти не было, так, волнение небольшое, как перед экзаменом в школе, когда предмет знаешь неплохо и в себе уверен, да и училка добрая. Свечение усиливалось и приближалось, вот теперь спина внезапно похолодела - это был совсем не тот Скреббер, что в прошлый раз, да и Скреббер ли это вообще. Темнота подступила со всех сторон, скрыв всё, что раньше виднелось вокруг, и только ярко светился медленно приближавшееся «образование», как его Константинус тогда называл, при этом, не считая его вообще каким-то реальным существом. Нет, совсем другой, больше всего напоминавший колеблющееся пламя свечи. Только свеча должна быть размером с дом. В самом центре совершенно чёрное, не проницаемое для обычного глаза быстро меняющее форму пятно, края его светятся переменчивым светом, постоянно меняя цвет и интенсивность и никаких «щупалец» по краям, как у того, прежнего. Да и тела убитых тварей его, похоже, совершенно не интересовали, приближался он целеустремленно направляясь прямо ко мне. Если бы ноги не отказали, я б наверно рванул со всех ног, куда глаза глядят, бежал бы, не останавливаясь, пока не свалился без сил. Но ноги меня не слушались, как и всё остальное тело. Не подвели только органы чувств и мозги, они остались, преданы хозяину до конца, и не покинули его в трудную минуту. Но ненадолго.

Если бы человеческий мозг мог принять и обработать ниже изложенную информацию, то в самом её примитивном изложении, он бы понял следующее: