Читаем Бомж городской обыкновенный полностью

Он выключил рацию и принялся за еду.


10


Витек стоял на внешней стороне Садового и смотрел на тот дом, у которого на него в прошлый раз налетел омоновец. Сейчас все было спокойно, но он никак не мог заставить себя перейти на противоположную сторону и продолжить обход. Щемящее чувство тревоги в груди не давала этого сделать. А время шло. Он сжимал в кармане кусок мела, пока тот не переломился пополам. "Нет, так дальше нельзя, – решил он, – нужно что-то делать".

Он спустился в подземный переход. Длинный и безлюдный, освещенный тусклыми лампочками, он только усилил чувство близкой опасности. Витек обреченно плелся вперед, как осужденный тащится к месту казни. Ему мерещилось, что омоновец может внезапно появиться то с одной стороны, то с другой.

Тогда ему ни за что не уйти. Тот обязательно настигнет Витька если не в самом переходе, то уж на ступеньках точно. О том, что будет дальше, Витек и думать не хотел. Не ему тягаться с тренированным амбалом. Исход неравного поединка мог быть только одним, без вариантов.

На негнущихся от страха ногах бомж дошел до конца перехода и кое как вскарабкался наверх. Беспрестанно озираясь по сторонам, нашел следующий дом и достал из кармана мел. Стал рисовать дрожащей рукой свой знак.

Вдруг за спиной раздался выстрел. Витек дернулся, мел в пальцах раскрошился. Он испуганно оглянулся. У обочины стояло такси. Из него вышел нетрезвый мужик и сильно хлопнул дверкой. Этот звук и показался Витьку выстрелом.

"В жопу! – решил он. – С таким обходом можно и инфаркт заработать!" Он почти бегом кинулся назад к переходу и в момент очутился на другой стороне улицы. Опять стал смотреть на противоположную сторону. Ситуация казалась ему безвыходной.

И вдруг его осенило – Василиса Петровна! Конечно! Как же он раньше об этом не подумал.

Василиса Петровна на самом деле была Василием Петровичем. Этот самый Василий Петрович с юных лет ощущал себя женщиной мужском теле. Но вынужден был это скрывать. У него была семья и дети, все как у людей. Но истинная природа рвалась наружу, пробивала себе путь, как растение пробивается сквозь асфальт. Дать ей волю он мог только раз в год – в отпуске. Тогда он уезжал из Москвы в Самарканд, где его совсем уж никто не знал, и безудержно предавался сладостному разврату с сексуальными меньшинствами среднеазиатских национальностей.

Теперь он стал бомжом и своих порочных наклонностей больше не скрывал. Обретался он обычно в районе Плющихи, где были не только респектабельные особняки и клубные дома, но и выселенные развалюхи тоже.

Витек долго ходил от одного бомжеского шалмана к другому, пока, наконец, не нашел старого приятеля. Василий Петрович был пьян, но еще не сильно. Одет он был в мужской пиджак, длинную темную юбку и белый ситцевый платочек в горошек, завязанный узлом под подбородком. Он ужинал под стеной барака в одиночестве. На пластиковом бутылочном ящике перед ним лежали нарезанная колбаса, картошка в мундирах, хлеб и зеленый лук. Стояла непременная чекушка водки.

– А-а, Витек! – обрадовался он. – Сколько лет, сколько зим!

– Здорово, Петровна! – Витек с размаху хлопнул по его ладони.

Оба засмеялись.

– С чем пожаловал?

– Соскучился! – сказал Витек.

Прозвучало это не очень искренне, потому, что тот не поверил.

– Так уж и соскучился? По старому пидору никто не скучает!

– Какой же ты пидор? – возразил Витек. – Ты трансвестит.

– Знаю, – отмахнулся тот, – это я так, для простоты. Ужинать будешь?

Витек кивнул.

– Бери вон ящик, подсаживайся. Картошка еще теплая.

Витек сел и цапнул одну. Она и в самом деле была теплой.

– Сам варил? – спросил он.

– Кто же мне еще сварит? Что потопаешь, то и полопаешь.

Раньше Витек и Василиса Петровна обретались в одной компании на Ярославском вокзале, но с тех пор, как их оттуда выжили, дороги их разошлись. Петровича тогда называли "Василиса с хреном".

– Давай, Витек, – сказал Василий Петрович, наполнив мутные пластиковые стаканчики, – за прежние времена. Хорошее было время, что ни говори!

– Да, неплохое, – согласился Витек.

Они выпили и захрустели зеленым луком.

– А что сейчас на вокзале? – спросил Василий Петрович.

– Давно там не был, – ответил Витек. – Кажется, киоски убрали.

– Это плохо, – неодобрительно покачал головой Василий Петрович. – Без киосков – что за жизнь?

– Без киосков жизни нет, – согласился Витек. – Так, одно название. По крайней мере, для нас.

– Согласен.

Некоторое время они молча жевали колбасу.

– Ну, а ты теперь как? – спросил Василий Петрович.

– Кое-как, – мрачно ответил Витек и вспомнил о всех свалившихся на него неприятностях.

– Почему?

– Долго рассказывать.

– Тогда расскажи, за чем пришел.

Витек ответил не сразу. Момент был щекотливый. Он подумал, как получше сформулировать просьбу и ничего не придумал.

– Прикид нужен, – сказал он.

– Какой прикид?

– Бабский. Одолжи на пару дней. У тебя ведь есть?

Василий Петрович расплылся в радостной улыбке.

– Э-э! Вот оно в чем дело! И тебя, значит, пробило! За это надо выпить!

И он стал разливать по стаканчикам остатки водки.

– Ничего меня не пробило! – запротестовал Витек. – Это я просто так.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза