Бонжур, Антуан !

- Весьма похвальное деяние. Дети должны знать про своих отцов. Я еще позавчера узнал о вашем предстоящем приезде и был уверен, что вы не минуете меня.

- Антуан вам сказал?

- Не помню, кажется, он, - черный монах помедлил. - Да, да, именно он. Кто же еще мог мне сказать? Итак, я готов выслушать ваши вопросы.

- Когда отец пришел к вам?

- Это было в сорок третьем, в марте, - он соединил ладони и на мгновенье задумался. - Да, в марте, я хорошо помню, потому что на улице еще лежал снег, а в комнате топился камин. Его привел ко мне полицейский. У вашего отца были обморожены ноги, он еле двигался. Одежда висела клочьями, ни разу в жизни я не видел человека в таком горестном состоянии. Он вошел сюда с опаской и даже кричал, что лучше погибнет, но не дастся в руки бошей. Я объяснил ему, что в этом доме ему нечего бояться. Услышав русскую речь, он несколько успокоился. Я сказал, кто я такой, обещал помощь и сочувствие. Тогда он признался, что убежал с товарищем из угольной шахты, это севернее Льежа. В первую же ночь они потеряли друг друга. Несколько суток Борис, хоронясь от людей, шел к югу, в арденнские леса, и ничего не ел. Наконец он не выдержал, высмотрел дом победнее и постучался. Так он попал в нашу деревню. Я еще раз успокоил его, и он заснул. На другой день я дал ему одежду. Однако оставаться в моем доме было все же опасно, потому что меня иногда посещали гестаповские офицеры, хотя еще в сороковом году я согласился сотрудничать с английской разведкой. К сорок третьему году мы уже имели довольно разветвленную сеть, в каждой деревне находился свой человек, а динамит и бикфорд мы прятали в лесу. Поэтому на другой день, когда Борис отдохнул и переоделся, я отвел его в дом Эмиля Форетье, отца Антуана. Этот дом стоял на отшибе, там было безопаснее всего. Но Борис несколько раз приходил ко мне по ночам, я давал ему уроки языка. Он был очень сообразительный и мгновенно все схватывал. Каждый раз он спрашивал: когда же ему дадут оружие?

На столе зазвонил телефон. Звонок был так резок, что я невольно вздрогнул.

Мариенвальд взял трубку и, красиво грассируя, заговорил по-французски. Я вылавливал из его речи отдельные слова: свидание, адвокат, подарок, гостиница, море. Похоже, Мариенвальд был чем-то недоволен, впрочем, я не особенно понимал, да и размышлял больше о своем. Отец пропал без вести в августе сорок первого, а сюда пришел в марте сорок третьего. Двадцать месяцев плена. И я никогда не узнаю о том, что там было. Двадцать месяцев, шестьсот дней, невозможно даже представить это...

Он снова опустился на диван, взметнув пыль.

- Итак, на чем же мы остановились?

- Отец не рассказывал вам, как ему удалось бежать из плена?

- О да, это было сделано весьма остроумно. Бельгийские шахтеры помогли им забраться в вагонетки и забросали углем. Таким путем им вместе с вагонетками удалось подняться на поверхность, остальное было проще. Он рвался к борьбе. Ни одного нашего разговора не проходило без того, чтобы он не спросил: когда же? А мы могли получить оружие только из Лондона. Каждую неделю мы направляли рапорты в Льеж: где расположены немецкие гарнизоны, зенитные батареи. Разведка наша работала образцово. Из Льежа специальный связной вез рапорты в Брюссель, а оттуда их посылали голубями в Лондон. Англичане сбрасывали нам голубей на парашютах в больших деревянных ящиках. Тем же путем мы должны были получить и оружие. Я говорил Борису, что надо подождать, но он был слишком нетерпелив. Ваш отец был умным человеком, с ним было приятно разговаривать и даже спорить, но он был слишком горяч, до безрассудства. По-моему, именно это и погубило его впоследствии.

- Как погубило? - не удержался я.

- Он чересчур ненавидел немцев и потому был опрометчив. А с врагом надо драться, имея трезвую голову. Судите сами. Однажды он даже сбежал из дома Форетье, заявив, что не верит нам и сам найдет партизан. Через три дня он вернулся обратно, отрядов в нашей округе тогда действительно еще не было, они только организовывались. Но он думал, что мы его обманываем.

Борис рассказывал мне о том, как немцы обращались с военнопленными в лагерях. Его рассказы звучали как дикий кошмар. Он говорил, что немцы пытают людей, травят их собаками, заживо сжигают в специальных крематориях. Я всегда полагал, что тех, кто работает, надо хорошо кормить, одевать, развлекать зрелищами. Государство, использующее рабский труд, неизбежно должно погибнуть, так было, начиная с Древнего Рима...

- Когда же отец ушел от вас в отряд? - перебил я, не до Рима мне было.

- В конце мая. Мы получили указание начать активные действия против немцев. Бориса передали по цепочке в Бодахинесс. Он уехал туда на велосипеде.

- И больше вы его не видели?

- Увы, с тех пор мы не встречались. Партизанских отрядов тогда было уже много, несколько десятков.

- А как вы узнали, что отец погиб?