Когда стали исследовать диэлектрические свойства разных жидкостей, то обнаружили, что керосин, если его тщательно очистить, повышает свою электрическую прочность до 220—250 киловольт на сантиметр. Мы изготовили в лаборатории небольшую модель генератора, работавшую в керосиновой среде, и при первичном напряжении в 6 киловольт получили на выходе напряжение до 180 киловольт. После этого решили приступить к разработке большого генератора. По расчетам, новая конструкция позволяла создать источник напряжения до трех миллионов вольт.
Соорудить такую установку даже силами всего института было невозможно. Основные части ускорителя изготовил один из ленинградских заводов. А вот сборку агрегата, его наладку и очистку необходимых 20 тонн керосина сделали в лаборатории.
Труда и времени потребовалось для всех этих работ очень много. Пришлось самим изготовлять массу различного оборудования для исследований на нашем аппарате — он был высотой 4 метра и около 3 метров в диаметре. Современные ускорители намного больше размером, но наш в то время казался гигантом.
Над генератором работали Л. А. Арцимович, М. В. Гликина, Б. М. Гохберг, Д. В. Филиппов, Г. П. Щепкин и я. Наш руководитель А. Ф. Иоффе время от времени привлекал и других сотрудников.
Проблем возникала тьма-тьмущая. А. Ф. Иоффе разделил исследования на генераторе на два этапа: первый — изучение работы самой машины, второй — вывод высокого напряжения или использование его внутри генератора для ускорения частиц.
Трудности у нас встретились сразу же. Началось с того, что наибольшее напряжение, которое мог развивать генератор, оказалось ниже рассчетного. Использованию полного напряжения мешали диэллектрические потери. Решили этот вопрос — возникли другие.
Такие сложные проблемы, как создание ускорителя, никогда сразу не решаются и требуют больших усилий и времени. Между тем некоторые сотрудники были этим недовольны и не верили в успех дела. Они говорили, что генератор — пустая затея, напрасная трата средств и времени... В конце концов разговоры закончились тем, что однажды Абраму Федоровичу сообщили: из Москвы для проверки работ едет комиссия во главе с Г. М. Кржижановским.
А. Ф. Иоффе пригласил меня в кабинет и в обычной своей мягкой манере сказал, что очень важно сделать так, чтобы комиссия имела возможность оценить работу с максимальной объективностью. А для этого хорошо бы ознакомить ее не только с теоретическими выкладками, но и показать действующую модель генератора. Иоффе тут же начертил мне, какой, по его мнению, должна быть модель.
Я забыл, что сам уже инженер и научный сотрудник (это было после того, как я окончил институт). Снял пиджак, закатал рукава и взялся за работу на станках. За несколько дней и ночей наготовил маленький генератор, наладил его и оснастил приборами.
Генератор был невелик—примерно 200 миллиметров высотой и 150 миллиметров в диаметре. А напряжение он развивал в 100 тысяч вольт! Это произвело внушительное впечатление. Все были довольны, и работа над ускорителем продолжалась.
Когда после многих и долгих мытарств генератор наконец заработал в нужном режиме, мы пришли в неописуемый восторг. Решили кроме запланированных Абрамом Федоровичем измерений характеристик самой установки, произвести дополнительные наблюдения за воздействием мощного электронного пучка на разные вещества.
Опыта работы с проникающими излучениями ни у меня, ни у моих товарищей не было. Но мы смело, не соблюдая никакой осторожности, входили в лабораторию, где работал генератор, и вводили в электронный пучок объекты исследования. Для науки результаты оказались новыми, а для исследователей печальными: они пострадали от ожогов.
Наибольший ожог получил я после того, как без предохранения подержал в пучке кусок каменной соли. Соль окрасилась быстро, а биологическое действие электронного пучка начало проявляться только спустя несколько дней в Москве, куда я с группой ленинградцев прибыл по дороге в очередную экспедицию на Эльбрус. Об этой экспедиции я расскажу позднее, сейчас лишь упомяну, как там обнаружились результаты моей беспечности.
У меня на правой руке началось покраснение. Обожженное место сильно болело. В московском Рентгеновском институте определили сильный ожог руки электронами. Сказали, что болезнь только еще развивается, нужно Ожидать худшего, и мне следует остаться в Москве, чтобы приступить к лечению.
Но я не в меру расхрабрился и поехал на свой риск дальше. Через три дня в Нальчике мне сделали перевязку: рука сильно опухла. Я решил, что теперь пора начаться улучшению, а кроме того, в составе экспедиции есть врачи, и отправился дальше к Эльбрусу.