book1975

После семинара Петр Леонидович часто приглашает некоторых участников на чашку чая в свой кабинет, и тут уж разговор идет без всякой заранее составленной программы. Петр Леонидович высказывает свои суждения о многом — и о будущем науки, и о роли ученого в обществе, и о житейских делах. Беседа носит дружеский, непринужденный характер. П. Л. Капица способен ошеломить собеседника острой шуткой, иронией, но тех, кто хорошо его знает, это не обескураживает, ибо за внешней резкостью скрываются подлинная доброта, участливость и сердечность.

Я знаю Петра Леонидовича почти полвека. Помню его «блестящим европейцем», каким он появлялся в Физтехе, наезжая из Англии к нам, еще ходившим тогда в косоворотках или в толстовках. Сказать по совести, я не решался завести с ним разговор — не из-за его костюма, конечно. Он был уже знаменитый ученый, а я еще и не помышлял приобщиться к науке. Да и резкость его меня подчас отпугивала.

Значительно ближе узнал я Петра Леонидовича после войны, особенно когда стал заниматься низкими температурами. Мне довелось много раз беседовать с ним. Отрадно, что Петр Леонидович живо интересуется нашими работами, разбирает их, оценивает, торопит с опубликованием. И всегда мы получаем полезный совет на будущее.

Как говорят, все великое просто. Капица часто убеждает нас в этом на деле. Когда-то, в двадцатых годах, он поразил весь Физтех, на удивление легко решив мучившую нас проблему получения сверхтонких кварцевых нитей для электрометров. Нити микронной толщины были очень дороги, их покупали за границей, вечно их не хватало. Капица взял игрушечный детский лук, поставил на тетиву металлическую стрелу, предварительно обмакнув ее наконечник в расплавленный кварц. Короткое движение руки, и бесшумный выстрел. Стрела полетела вдоль институтского коридора, а за ней потянулась тончайшая нить, та, которую мы привыкли ценить на вес золота.

Я вспоминаю этот случай, когда Петр Леонидович говорит о новых физических проблемах, например об электронике больших мощностей, которой он первым начал заниматься и сам дал ей название. Только что проблема казалась невероятно сложной, запутанной и вряд ли разрешимой, а в изложении Петра Леонидовича все проясняется, выглядит просто. Начинаешь верить, что этим методом можно будет со временем передавать электрическую энергию на огромные рас стояния без проводов, превращать в нее прямым способом энергию атома, питать с земли космические корабли.

Для меня Петр Леонидович до сего дня учитель, и не потому, что он старше меня, — для нас возраст уже не положительная, а отрицательная величина, — просто я до сих пор у него учусь, черпаю новые идеи в его высказываниях и трудах.

В 1973 году летом мы принимали Петра Леонидовича в Ленинграде. Он остановился у нас по дороге в Лондон и успел выступить с лекцией, на которую пришли сотни физиков. И вновь все поражались ясности, смелости мысли этого далеко не молодого ученого.

Высказанные им идеи еще долго будут обдумываться, изучаться физиками. Может быть, они и дадут ответ i      на важнейшие вопросы, которые нас волнуют, включая вопрос о практическом использовании энергии управляемого термоядерного синтеза.

Поездки, встречи с интересными людьми... Сколько их было на долгом жизненном пути. Обо всем не расскажешь. Упомяну здесь еще об одной поездке в Тбилиси. Говорить о ней мне особенно приятно.

25 декабря 1970 года исполнилось 60 лет грузинскому физику Элефтеру Андроникашвили. Грузинская Академия наук торжественно отмечала эту знаменательную для юбиляра дату. Я получил официальное приглашение.

С Элефтером Андроникашвили мы давно знакомы, оба работаем в области низких температур, часто встречаемся на заседаниях ученого совета нашей проблемы в Москве. Он — талантливый физик-экспериментатор. В частности, он ювелирным способом подтвердил теорию Л. Д. Ландау о том, что в жидком гелии при температуре ниже 2,19° К должно наблюдаться невероятное явление: подобная жидкость при вращении сосуда, в котором она заключена, будет одновременно и двигаться, и стоять на месте. То есть одна часть ее станет тоже вращаться, в то время как другая останется неподвижной. Это вытекает из факта сверхтекучести, когда практически исчезает всякое трение.

Не буду описывать самый опыт Андроникашвили, скажу только, что он остроумен и исчерпывающе убедителен.

Об Андроникашвили можно еще многое рассказать.

В общем, предстояло чествование серьезного ученого из близкой области науки, к тому же очень симпатичного мне человека, и я решил ехать.

Я провел в Тбилиси несколько прекрасных, па редкость приятных дней, когда разговоры о современных проблемах науки перемежались с искристыми грузинскими тостами и яркими зрелищами, какие способно создать только искусство талантливого и жизнелюбивого народа.

Когда я собрался уезжать, Элефтер, вручая мне билет на самолет, сказал:

—Даю тебе провожатого до самого Ленинграда.

—Зачем?—стал я отказываться. — Я хоть и староват, но вполне благополучно долечу один.

— Ничего, — ответил Андроникашвили, — так тебе будет лучше.