– Как и мы, они живут в постоянном страхе, страдая от набегов соседей. Потому-то они и поставили огромные каменные статуи, заставляющие чужаков думать, что народ, сумевший соорудить подобных великанов, силен и велик. – Мити Матаи вздохнул и, прищурив глаз, посмотрел на сидящую рядом Ваине Ауте. – Не хочу врать. Я тоже испугался, когда впервые увидел этих чудищ. Но так как вот уже несколько месяцев под моими ногами была лишь твердая холодная вода, я набрался смелости и решил высадиться, положившись на милость судьбы.
– А что потом? – Тапу Тетуануи, который завороженно слушая рассказ старого капитана, снедало любопытство.
– Сперва я подумал, что они меня убьют, – спокойно продолжил свой рассказ великий навигатор. – Те люди считают всех чужаков шпионами, за которыми придут воины с соседних островов. Потом, когда я им рассказал о своих приключениях, они стали ко мне иначе относиться.
– Они были любезны?
– Любезны не то слово. Они были любезными, думая, что я закончил путешествие и навсегда останусь с ними. – Он поцокал языком и тряхнул несколько раз головой: старого капитана до сих пор удивляли жители далекого острова. – Думаю, что при одном взгляде на мою разваливающуюся пирогу они решили, что мне и в голову не придет снова проплыть на ней по океану две тысячи миль, отделяющих меня от Бора-Бора.
– Очень логичное заключение, – подметила Ваине Типание.
– Для них да, потому что они с годами потеряли любовь к морю, но не для сына великого мореплавателя Бора-Бора, у которого была только одна мечта – вернуться домой. – Он улыбнулся своим воспоминаниям. – Я не стал разубеждать их, принял предложение дочери вождя племени и прожил там несколько месяцев, восстанавливая силы и практически заново учась ходить. Не хочу отрицать, то было прекрасное время… Действительно прекрасное.
– А почему ты не остался? – снова спросила добрая женщина. – Может, ты не любил свою жену?
– Любил, – признался он. – Однако мое сердце принадлежало Бора-Бора. Рапа Нуи – остров негостеприимный, продуваемый всеми ветрами. А народ там живет в страхе, потому что у них нет мира даже между собой. Каждый клан пытается устанавливать свои законы. Все охвачены ненавистью и злобой, а мой отец меня учил: ненависть в сердце – то же самое, что клопы в постели, тебе никогда не удается спокойно заснуть. Поэтому в один из вечеров я поклялся своей жене, что никому и никогда не выдам расположения их острова, и уехал.
– Но как?
– На своей пироге.
– Но ведь она была разбита!..
– Да, была, но я раздобыл смолы и свил канаты из волокон растения, которое они называют
– Я очень хорошо помню день твоего возвращения, – тихо сказал человек-память, – и хорошо помню песню, которую пели в твою честь.
– Да полноте! – запротестовал Мити Матаи, разгадав его намерения. – Это выглядело слишком глупо! Не собираешься ли ты снова ее запеть?
– Почему бы и нет? – последовал ответ. – Тебе она не нравится, а вот мне нравилась всегда.
С лица толстяка исчезла вечная улыбочка, делавшая его похожим на кролика. Он покашлял, прочищая горло, и протяжным голосом запел:
– А мне она по-прежнему кажется глупой и в день, когда ты ее сочинил, тебе нужно было отрезать язык. – строго подвел итог капитан «Марара», встал на ноги и, хлопнув в ладони, привлек внимание окружающих. – А теперь настало время браться за весла.
Они гребли всю ночь.
И на следующую тоже.
И на третий день снова гребли.
И на девяностый.