Борьба и победы Иосифа Сталина

Разные пути приводили людей в стены Банковского замка. По-разному сложились в дальнейшем их судьбы. Будущего наркома советской юстиции АЛ. Вышинского Особое совещание пригово­рило к одному году крепости только за то, что на одном из собра­ний в железнодорожном театре он призвал служащих примкнуть ко всеобщей политической забастовке. И.П. Надиридзе был поме­щен в замок за политическое убийство и спустя много лет, в 1937 го­ду, он обратится к Андрею Януарьевичу с письмом, прося подтвер­дить факты его дореволюционного прошлого для получения персо­нальной пенсии.

Конечно, казематы Банковского замка не были институтом, в котором содержали благородных девиц. Жизнь представала здесь во всех неприкрашенных ликах, и пребывание Иосифа в тюрем­ных стенах снова напоминало остросюжетный роман с волнующи­ми воображение переплетениями сюжета; в то же время действи­тельность была суровее выдуманных историй.

Но, пожалуй, ничего, кроме усмешки, не может вызвать тот примитивный прием, с которым недоброжелатели Сталина усерд­но пытаются бросить ком грязи в его адрес Бежавший в 1938 году в США бывший резидент НКВД А. Орлов (Лейба Фельдбин) пи­шет, что в Баиловской тюрьме «Кобу постоянно видели в компа­нии убийц, вымогателей и грабителей... Соседями Сталина по ка­мере были два фальшивомонетчика, изготавливавшие 500-рубле­вые банкноты: Сакварелидзе и его брат Нико».

Кто видел Кобу «постоянно» в столь нереспектабельных компа­ниях? — об этом предатель и перебежчик Фельдбин не пишет, как не упоминает и о том, что, отправляясь в США, прихватил с собой несколько десятков тысяч долларов, принадлежавших государству. Но даже если бы утверждения казнокрада и предателя не были го­лословны, а братья Сакварелидзе и были действительно теми, кем

их пытается представить перебежчик, то, во-первых, в тюрьме со­седей по камере не выбирают. А во-вторых, нет ничего удивитель­ного, что общения с Иосифом Джугашвили искали люди разного социального плана, инстинктивно тянувшиеся к необычному и сильному человеку.

Бросая людей в тюрьмы и ссылки, царское правительство рас­считывало задушить «гидру революции», но воспитание неволей давало совершенно противоположный результат, обратный тому, на что рассчитывала власть. Всколыхнувшая страну революция «проветрила» и тюремную атмосферу. Царские застенки станови­лись школой профессиональных революционеров. Многие моло­дые рабочие, не искушенные в политике, поварившись в этом кот­ле политической пропаганды, выходили на свободу закалившими­ся борцами.

Появление Иосифа Джугашвили в Баиловском замке не про­шло незамеченным. «Однажды, — писал спустя двадцать лет в Пра­ге эмигрант-эсер С. Верещак, — в камере большевиков появился новичок... И когда я спросил, кто этот товарищ, мне таинственно сообщили: «Это Коба»... (Коба) среди руководителей собраний и кружков выделялся как марксист. В синей сатиновой косоворотке, с открытым воротом, без пояса и головного убора, с перекинутым через плечо башлыком, всегда с книжкой...»

Второе продолжительное тюремное заключение Коба воспри­нимал почти с философским терпением и не терял времени на­прасно. Отрешенный от практической нелегальной деятельности, он увлеченно предавался любимому занятию — чтению. Внешне он казался невозмутимым, постоянно занятым размышлениями над книгой. Троцкий в своей работе о Сталине приводит свиде­тельство Каландадзе: «В тюремной жизни он установил распоря­док: вставал рано утром, занимался гимнастикой, затем приступал к изучению немецкого языка и экономической литературы... Лю­бил делиться с товарищами своими впечатлениями от прочитан­ных книг».

Очевидно, что источающий яд по отношению к своему непобе­жденному оппоненту Троцкий приводит эти факты не из любви к объективности. Лейба Бронштейн не может упустить случай, что­бы не подчеркнуть свою информированность о знании списка книг, популярных и доступных для российских нелегалов того вре­мени. Перечисляя круг чтения, он называет Дарвина, Липперта,

Бокля, Дрепера, Зильбера, Бельтова, Плеханова, Ленина, не преми­нув тут же подчеркнуть, что «всего этого было и много, и мало».

Конечно, баиловские казематы не располагали тем обилием ли­тературы, которую в распоряжение Л. Бронштейна предоставляли полки теплых библиотечных залов Берлина и Женевы, но и сталин­ский профессионально-практический метод подготовки револю­ции был иным в сравнении с любительскими упражнениями стол­пов эмиграции.

Кто был прав? Чья теория и практика окажется более жизне­способной? Что дало человечеству якобы неплохое знание Троц­ким марксистской теории?

Это определится значительно позже. Но для людей, боровших­ся с царизмом в реальных условиях, собрания и дискуссии, полити­ческая и общеобразовательная «учеба» были не только революци­онной школой — они скрашивали однообразие тюремной жизни, делая ее осмысленной. В этих занятиях революционных универси­тетов Джугашвили, как правило, был либо докладчиком, либо оп­понентом. В разборе постулатов марксистской науки никто не мог оспорить его разящей и взвешенной логики.