Борьба идей и направлений в языкознании нашего времени

Проблема моделей в грамматике стала особенно популярной в грамматических разысканиях последних двух-трех десятилетий. Предложено множество толкований самого понятия модели[377]. В той мере, в какой общее понимание грамматики изложено в предшествующих главах, в настоящих строках моя задача сводится к другому: здесь делается попытка показать (на конкретном материале некоторых литературных языков) взаимодействие разных моделей в грамматике и значение подобного взаимодействия для общей теории языка.

За последние четверть века грамматику настолько упорно и настолько постоянно связывают со всевозможного рода абстракциями, что прилагательное конкретный в функции определения к грамматической модели, к тому же и поставленное на первое место, может показаться, по меньшей мере, странным.

Между тем если изучать не грамматику «вообще», а грамматику национальных языков народов мира, то именно взаимодействие конкретного грамматического материала и различных видов его обобщения (различных грамматических моделей) и составляет существо явления, которое формирует структуру любого естественного языка. Автор этих строк всегда придерживался именно такого понимания грамматики[378].

В самом деле. Следует строго различать грамматику естественных языков народов мира и грамматику всевозможных искусственных сигнальных систем, которые создаются для тех или иных (нередко практически важных) целей. Разумеется, грамматика сигнальных систем (здесь само существительное грамматика употребляется в переносном смысле) имеет полное право быть предметом пристального изучения, но подобная грамматика, как общее правило, строится совсем иначе, чем грамматика естественных языков, поэтому первая должна изучаться совсем не так, как вторая. Грамматика естественных языков обязана предстать перед читателями не такой, какой она могла бы быть по чисто теоретическим соображениям, а такой, какой она есть в действительности, со всеми ее сложностями и противоречиями, в реально бытующих языках различных систем. Что касается «идеальной грамматики», то задачи ее исследования оказываются принципиально иными сравнительно с задачами, возникающими при анализе грамматики существующих национальных языков.

К сожалению, и у нас, и за рубежом имеются специалисты, называющие себя лингвистами, которые рассуждают о языке «вообще», но при этом не умеют исследовать ни одного конкретного языка, ни одной конкретной лингвистической структуры. О таких «лингвистах» не так давно хорошо сказал У. Чейф:

«…они сидят в креслах и размышляют о том, что такое предложение»[379].

Занятия подобного рода неизбежно становятся схоластическими. Подобные лингвисты всегда казались мне далекими от языкознания в собственном его назначении. Всеми этими соображениями и определяется цель и название настоящей главы, опирающейся на конкретный грамматический материал и стремящейся извлечь из него некоторые общие закономерности.

2

Обращаюсь к материалу романских языков, но при этом буду преследовать общетеоретические цели.

Начну с форм выражения рода и числа имен существительных. Разумеется, сами по себе эти формы хорошо известны. Однако здесь будет сделана попытка осветить их изнутри, показать особенности их грамматической семантики, уточнить, что их объединяет и что составляет специфику одного языка в отличие от другого. Опираюсь на материал, прежде всего, французского, испанского, итальянского и румынского языков, спорадически привлекая данные и других языков. Вот простейшая схема передачи форм рода и числа имен существительных в четырех романских языках (сохраняю только что перечисленную их последовательность). Речь идет об именах существительных мужского рода – книга (лат. liber), волк (лат. lupus) и именах существительных женского рода – пёрышко (лат. pluma), перо (лат. penna).

libre	libro	libro	lup
livres	libros	libri	lupi
plume	pluma	penna	pană
plumes	plumas	penne	pene

С самого начала разграничим лексические и грамматические проблемы. Лат. liber ʽкнигаʼ в румынском не сохранилось (рум. carte ʽкнигаʼ женского рода), поэтому в четвертом ряду фигурирует lup ʽволкʼ мужского рода. Синонимия лат. pluma ʽперо, перышкоʼ и лат. penna ʽпероʼ в романских языках не удержалась. Семантическая синонимия диахронно отразилась в романских языках в лингво-географической дифференциации: в западной и южной зонах фигурирует pluma, в восточной и частично южной (Италия) зонах сохраняется penna. Если в первых двух рядах лексический раскол коснулся лишь румыно-молдавской зоны (здесь liber ʽкнигаʼ не удержалось), то в третьей и четвертой строках лексическая дифференциация прошла иначе: она разделила романский ареал примерно на две части. Но все это диахронные процессы лексического характера, от которых временно следует отвлечься, чтобы разобраться в механизме собственно грамматического характера.