Борьба миров

— Здесь кругом вы не найдете пищи, — возразил он. Все это — моя земля, начиная от холма до реки, в эту сторону до Клэпгэма, и в ту — до конца поля. Только один человек может прокормиться тут. Куда вы направляетесь?

— Я сам еще не знаю, — отвечал я нерешительно, — Я пролежал под развалинами дома тринадцать или четырнадцать дней и не знаю, что произошло за это время.

Он посмотрел на меня, как бы сомневаясь в чем-то, и потом внезапно в лице его произошла какая-то странная перемена.

— Я не намерен оставаться здесь, — продолжал я. — Скорее всего я пойду на Лизсерхед, чтобы искать там мою жену.

Он быстро шагнул ко мне, указывая на меня пальцем.

— Так это вы? — вскрикнул он. — Человек из Уокинга? И вас не убили в Уэйбридже?

В тот же момент я узнал его.

— А вы тот артиллерист, который забрался тогда ко мне в сад?

— Это я называю счастьем! — радостно обратился он ко мне. — Мы с вами счастливчики. Ну кто бы мог подумать, что это вы?

И он протянул мне руку, которую я пожал.

— Я спрятался тогда в дренажной канаве, — продолжал он. — Но они не всех убили. Когда они ушли, я вылез и направился прямо через поля к Уольтону. Однако не прошло еще и шестнадцати дней с тех пор, а ваши волосы стали совсем седые.

Он оглянулся вдруг через плечо.

— Это только грач, — сказал он. — В такие времена, как теперь, узнаешь, что и у птиц есть тень. Но здесь слишком открытое место. Пойдемте туда, в кусты, и расскажем друг другу наши переживания.

— Видели вы марсиан? — спросил я. — С тех пор как я вылез из…

— Они ушли за Лондон, — перебил он меня. — Мне думается, что они разбили там свой главный лагерь. По вечерам, в той стороне у Гэмпстэда, все небо горит от их огней, словно большой город, и в отблесках света можно ясно видеть, как двигаются их тени. Но днем ничего не видно. Вблизи я их вообще не видел…

Он стал считать по пальцам.

— Пять дней тому назад я, впрочем, видел двух марсиан на Гаммерсмитской дороге, которые тащили что-то тяжелое. А третьего дня ночью, — он замолчал и продолжал затем многозначительно, — я видел, правда, только свет, но в воздухе. Я думаю, они построили летательный аппарат и учатся теперь летать.

Я остановился на четвереньках, так как мы подползли к кустам в эту минуту.

— Летать?

— Да, — повторил он, — летать!

Я дополз до раскидистого куста и сел.

— В таком случае все человечество погибнет, — сказал я. — Если они научатся этому, они облетят весь мир!

Он кивнул головой:

— Конечно, но за это время мы здесь отдохнем немного. — Он посмотрел на меня. — Разве вас огорчает уничтожение человечества? Меня, по крайней мере, нисколько. Ведь все равно мы побеждены, мы раздавлены!

Я молчал. Как это ни странно, но сам я еще не пришел к такому выводу, ставшему для меня теперь совершенно очевидным, как только он его высказал. До сих пор у меня была еще слабая надежда, вернее сказать — привычка всей жизни думать так.

— Мы раздавлены! — снова повторил он, и в его словах звучала непоколебимая уверенность.

— Все кончено, — говорил он. — Они потеряли одного, только одного! Твердой ногой стали они здесь и сломили величайшую силу на земле. Они прошли по нашим трупам. Смерть одного из них под Уэйбриджем была случайностью. И ведь это только пионеры. Беспрерывно следуют они один за другим. А эти зеленые звезды! Пять или шесть дней я не видел ни одной, но я не сомневаюсь, что каждую ночь они падают где-нибудь. Тут ничего не поделаешь. Мы под их властью. Мы раздавлены…

Я не отвечал ему. Я сидел и тупо глядел перед собой, тщетно стараясь придумать возражение.

— Ведь это даже не война! — продолжал артиллерист. — Никогда это не было войной, как не может ее быть между людьми и муравьями.

Я вспомнил вдруг ночь в обсерватории.

— После десятого выстрела они больше не стреляли, крайней мере до того дня, как упал первый цилиндр.

— Откуда вы это знаете? — спросил артиллерист.

Я объяснил ему. Он задумался.

— Возможно, что пушка была не совсем в порядке, — сказал он. — Но, если это даже и так, они уже давно исправили это. А если они отложили, то разве это может изменить конец? Ведь это люди и муравьи! Муравьи суетятся, строят города, живут своею маленькою жизнью, ведут войны между собою, делают революции, пока человеку не понадобится убрать их с дороги, и они убираются. То же будет и с нами. Мы тоже — муравьи, только…

— Ну? — спросил я.

— Мы — муравьи съедобные.

Мы посмотрели друг другу в глаза.

— Что же они будут делать с нами? — спросил я.

— Об этом я все время думал и думаю, — ответил он. — Из Уэйбриджа я отправился на юг и по дороге все думал. Я видел, что происходит. Все вокруг меня волновались, кричали. Но я не люблю крика. Я не один раз смотрел смерти в глаза. Я — настоящий солдат и знаю, что смерть есть смерть. Только тот может спастись, кто рассуждает спокойно. Я видел, что все бросились бежать к северу, и сказал себе: «Там на всех не хватит пропитания» и повернул назад. Я следовал за марсианами, как воробей за человеком. А там, — и он показал рукой на горизонт, — умирают от голода, вырывают пищу друг у друга и давят друг друга…

Он увидел выражение моего лица и смущенно замолчал.