Борьба: Пленники Тьмы

После двухминутного восклицания всех, кроме Гавриила , по поводу происходящего всё приостановил Волин вопросом: «Гора, а ты что молчишь?»

Гавриил взглянул на Доминика: «Ты прав. Его надо убить».

Командира 381-ой сомы здесь все знали прекрасно, и ещё лучше знали его наставления по поводу того, что чумов сейчас убивать нельзя, ведь за каждого из них убьют десяток наших, ужесточат режим и ещё Бог знает чего; такого ответа никто не ждал.

«Ты что, решил сменить свои позиции. Или это волинский юмор», – спросил Дубровский.

«Нет. Позиции те же. – продолжил говорить Гавриил. – Но Манхр сейчас для нас опасен. Потому что он один, без империи. Но только сейчас. Пока не расплатится с долгами. И только сейчас его можно убить».

Как ни удивительно, но противить ему стал самый ярый сторонник «убийства врагов без разбора»: «Он же чум. Он один из них. Когда мы убьём одного из них, они убьют десяток нас. Ты же сам говорил».

«Говорил. И не отказываюсь от этого… Но сейчас он не один из них. Сейчас он один. А когда мы убьём его, они заберут его имущество и упокоятся на этом. Он же вор. Кто захочет за такого мстить. А чтобы к нам уж совсем не было вопросов, привлечём к этому маки».

«Всё бы хорошо. – продолжил спрашивать Петр. – Но как ты убедишь ещё и их. Если бы им было это надо – давно бы сделали».

«Это уже моя проблема… Сейчас мне нужно трёх человек на поверхность, а Манхр к 27-ому числу будет мёртв».

Кто о свободе, а кто о жене

Вернувшись в первый сектор, Мария помимо восьми престарелых людей заметила своего жениха с уже замотанной бинтами рукой. Рафаил в это время читал что-то коричневатого цвета.

Мария медленно подошла к нему сзади и, сев на колени, прикрыла его глаза ладонями.

Рафаил не стал высчитывать варианты вероятности возвращения кого-либо в «зал отдыха» (или просто «спальню», как его все называли), вдыхать и распознавать запах и нежность рук, а просто сказал «Мария». Любимые чувствуются сердцем, а не органами чувств.

Они обнялись и на мгновение забыли о том, что вокруг ещё что-то есть. Но лишь на мгновение, больше не смогли: вокруг всё слишком мерзко и противно.

«Как твоя рука?» – спросила Мария, поглаживая ряд бинтов, намотанных от локтя до пальцев.

«В порядке», – ответил Рафаил и погладил её по косе, свисавшей с головы и до середины спины.

«Да знаю я твоё «в порядке»… Болит?»

«Да нет, любимая, не болит?.. Тебя сюда мой батя отправил?»

«Да».

«Ты ему сказала?»

«Он уже знал, когда пришёл ко мне. Я только подтвердила. Не надо было?»

«Надо, надо, Маш… Про ребёнка сказала?»

«он сам понял… Меня прямо перед ним вырвало…»

«О, а ещё меня спрашиваешь о здоровье».

«Любимый. При беременности это обычное дело…»

«Да я знаю, но всё равно».

«Вот всё равно, Гавриил Владимирович меня сюда и отправил».

«Дошла без приключений? Из вышки не интересовались?»

«Нет. Они там спали».

Рафаил немного посмеялся, потом ответил: «Это ж надо, кому мы проиграли».

«Знаешь, я подумала… По-моему, ты слишком много об этом думаешь…»

«Маш, об этом все думают».

«Да, но ты по-особенному… Вот, что ты сейчас читал?»

«Рафаил не хотя протянул ей книгу. «Терроризм XX века».

«Ну и что это?»

«Тут же написано».

«Да я вижу… Любимый».

«Что?»

«Я боюсь за тебя».

«И я боюсь за тебя и не хочу, чтобы ты жила здесь».

«И что ты предлагаешь?.. Мы же не виноваты, что всё так. Нам просто надо это пережить».

«Нет. Хватит это переживать. Мы уже четвёртое поколение только это и делаем. Пора всё изменить».

«Любимый, пожалуйста, не делай этого. Ты же знаешь, чем заканчиваются восстания. Пожалуйста, любимый, не оставляй меня… У нас же скоро будет ребёнок. Подумай о нём. Пожалуйста… Не иди умирать», – Мария говорила это от той части сердца, которым можно говорить только с тем, кто дорог тебе больше, чем любой другой на свете; вот уже пять дней она видела его как-то по-другому, не знала как, но точно по-другому, и не было ничего, что было бы страшней этой формы.

Резиденто-диссиденто

Что из себя представляет «несогласны» с чем-то человек, проживающий у себя «дома», представить нет проблем – как правило, внешне от «согласного» он ничем не отличается; может, он даже мыслит так же, только в «другую» сторону.

А вот, если этот «несогласный» взял в руки оружие, и не потому, что он так привык, а потому что его довели до этого, облик его меняется до «неопределённой узнаваемости». А значит это следующее:

Первое – сбежавшие рабы (причём из совершенно разных мест: лесопилка, шахта, буровая – всё, что угодно), становящиеся самими собой в рамках свободного бегства;

Второе – люди из разных мест, в основном прибывшие по одиночке, входящие в состоявшуюся там субкультуру, при этом приобретая те качества, о которых они раньше могли и не думать;

Третье – убежав из рабства, люди, попадающие под воздействие нового себе незнакомого харизматичного лидера, стремящегося к одной единственно верной, в первую очередь для него самого, цели – свободе всего без исключения человечества.