Борьба с подземной непогодой

- Это заскок, девушка. Здешняя электростанция - не только для твоего села. Родина - это не село у реки. Я сам челябинский, а контузили меня под Клайпедой. В Литве сражаются за Челябинск, в Москве работают на Камчатку. Я бы на твоем месте не сомневался. Если любишь, поезжай к нему, а не любишь - напиши прямо, откровенно. Не только о себе думай, о других людях тоже. Есть приятное, есть и обязанности!.. (Вздохнув, Ковалев подумал, что для него приятное кончилось, остались только обязанности.)

- Непонятливые вы, мужчины, - сказала. Тася совсем тихо. - Александр Григорьевич зовет, сердится и вы тоже сердитесь. А если я все брошу, чтобы варить ему обеды, он сам меня уважать не будет. Привыкнет и начнет скучать. Пусть подождет год, я хоть на стройке побуду, немножко поумнею. Не так это просто, сберечь любовь, Степан Федорович.

- Не так просто... - Ковалев задумался. - Да, не все получается в жизни просто.

Девушка Тася любит, хочет на долгие годы сберечь любовь и ради этого продлевает разлуку. Летчик Ковалев хочет летать, умеет летать, а здоровье не позволяет. И доктора не научились пока вылечивать болезнь, которая называется старостью. Да, конечно, не все получается просто.

8.

ТРЕХЛУЧЕВАЯ съемка выяснила, что подземный комбайн вступил в зону трещин. Горячие пары пробивались по ним из недр вулкана, накаляя окружающие породы. Неизвестно, когда возникли эти трещины образовались они недавно или прежняя разведка упустила их. Так или иначе, обходить эту зону было нельзя, ибо лавопровод должен быть прямым, как луч, чтобы никакие повороты не задерживали лаву. Котов вынужден был продолжать путь, идти с опаской, но все-таки идти прямо вперед.

В эти дни подземная съемка проводилась ежесуточно. Каждый день в восемь утра в тоннеле появлялся Тартаков и очень часто вместе с ним приходила Тася. Обычно Тартаков был мрачен, разговаривал нехотя, охотно намекал, что работа в лавопроводе - для него падение. Но в присутствии Таси он оживлялся, подробно рассказывал ей про московский балет и оперетту, напевал арии, называл ее Эвридикой, томящейся в подземном царстве, в ожидании своего спасителя певца Орфея. (Очевидно, Тартаков подразумевал, что Орфей это он.)

Но как только Орфей-Тартаков принимался за съемку, Тася подсаживалась к Ковалеву и обиняком наводила разговор на одну и ту же тему - посещение Гипровулкана.

Ковалев описывал ей просторные залы, заставленные чертежными досками, огромные лаборатории, где под прессами, в едких парах, в электрических печах испытывались модели турбин, труб, детали вулканических установок. - Не лаборатория, а цех, научно-исследовательский завод, - рассказывал Ковалев. - И Саша Грибов там полный хозяин.

- Почему же он уходит оттуда? - удивлялась Тася.

- Представь, я сам не понимал сначала. Так и спросил напрямик: "Как ты можешь бросить Вулканстрой? Ты же затеял это дело, идея твоя, твой замысел". А Саша ответил так: "Это верно, идея моя, но я высказал ее давно и больше не нужен. Я - геолог, а работа пошла строительная. Меня уважают, считаются со мной, спрашивают мое мнение, но решают все-таки инженеры, потому что я не знаю, как надо укладывать бетон и чеканить трубы, а они знают это. Я не обижаюсь, так и должно быть - лесоруб валит сосну, столяр делает из нее шкаф. Если я хороший леооруб, зачем мне лезть в столяры? Если я специалист по разгадке недр, зачем мне переучиваться на строителя, пойду разгадывать землетрясения". Так рассуждает Грибов. Как по-твоему, правильно?

- Я думаю - правильно, - согласилась Тася. - У каждого должно быть свое место в жизни. Только я одного не понимаю. Почему вы одобряете Грибова, когда он ищет свое место, а меня ругаете за то, что я ищу свое?

Ковалев неожиданно вспылил:

- Свое, свое! У каждого свое место. А если тебя со своего места пинком, со всех лестниц, да носом в землю...

- Степан Федорович, простите. Я не хотела вас обидеть. Не волнуйтесь так, не надо...

Но Ковалев уже взял себя в руки.

- Пустяки. Нервы, - пробормотал он. - Ошалел от этой жары. Ты не обращай внимания, Тася.

Но Тася обратила внимание и через несколько дней решилась возобновить щекотливый разговор. Она приступила издалека - пожаловалась, что на вершине вулкана слишком много работы: 12 буровых, даже за два дня их не обойдешь. Она уже просила себе помощника, но его еще надо обучать. Потом припомнила, что Виктор управлялся и без помощника, когда у него был вертолет, и под конец сообщила главное: вертолет ей могут дать, потому что в прошлом году в техникуме она занималась в авиакружке и получила любительские права.

- А если бы вы, Степан Федорович, согласились со мной работать, вы помогали бы мне аппараты ставить ...и вертолет водили бы.

Ковалев невольно рассмеялся.

- Что выдумала, хитрая девчонка! Мне же нельзя летать, у меня в левом глазу 20 процентов зрения.

- Степан Федорович, я не посторонний человек, я отлично знаю, что с вашими 20 процентами в двадцать раз безопаснее летать, чем с моими новенькими правами.

- Значит, летать под твоей маркой? Ну, нет, летчик Ковалев - ветеран, у него свое имя есть.