Борьба со смертью

Несколько лет назад лечение тяжелого диабета тоже казалось безнадежным. Но Бантинг, сын фермера, неизвестный, осмеянный знаменитейшими профессорами, открыл инсулин. осмеянный Вы прочтете в этой книге как его неопытность, его полное незнание того, что теоретически возможно и невозможное привели его к цели. Другой такой же человек раскроет тайну нефрита.

Уже ночь, и неистовый норд-вест все еще сотрясает мой дом... Последние дни, пока я писал эти строки, были ужасны. 22 октября шторм отнял у нас три метра берега и в клочья разнес плотину из мешков с песком и бревен, которую мы строили целое лето. Небольшой железнодорожный паром «Мильвоки» пошел ко дну со всеми людьми. Я хотел быть оптимистичным, но сегодня ночью зловещее озеро Мичиган снова. напоминает мне о безжалостности природы, о беспомощности людей.

Наш домик дрожит от ревущих ударов прибоя внизу, я всматриваюсь в темноту и думаю, думаю о смерти, целящейся мне в сердце. Конечно, старый Джемс Мэкензи, целитель сердец, немного утешает меня. Он учит меня не бояться слабых толчков моего верного кровяного насоса, небольших неправильностей , из-за которых врачи превращают людей в пожизненных инвалидов. Если же стрелок смерти серьезно ранил мою сердечную мышцу, или если ему удалось пробить течь в моем сердечном клапане, Мэкензи научил врачей прописывать digitalis, настойку из наперстянки, которая поддает жару в старую машину; и он показал, что можно спасти сердечную мышцу, если не утомлять ее.. , Но сможет ли какой-нибудь гений, вроде Бантинга, Майнота на МНОГО лет отодвинуть постепенное утомление всякого сердца? Я сомневаюсь в этом. Но для братства борцов со смертью нет ничего невозможного.

XI

ветер перестал сотрясать дом, удары прибоя ослабели. Между стволами наших старых буков, сквозь листву молодых дубов и кленов, востоке видна узкая, бледная, золотистая полоса. Это- утро. Жизнь все-таки хороша, надежда бодрствует. Я думаю о замечательной способности протоплазмы, -- вещества жизни, из которого построено мое тело, - восстанавливаться, хотя бы частично, после нанесенных повреждений, приспособляться к опасностям. Только еще начинают исследовать природу этой замечательно приспособляемости.

Вам известны примеры этой способности. Человек заболевает туберкулезом почек. Хирург удаляет эту почку. Вторая почка поспешно увеличивается и легко выполняет двойную работу. Микробы поселились в клапане сердца. Они начинают пробуравливать его. Тогда сердечная мышца таинственным образом набухает, становится плотнее, крепче, человек доживает до самых преклонных лет. Или в нас проникли тифозные бациллы. Без помощи врачей ваше тело немедленно вырабатывает защитные химические вещества, разводит для этого большой огонь - у вас сильно поднимается температура. Так приспособляется тело присутствию микробов тифа. Веками боролись с жаром, всегда старались снизить температуру, не догадываясь, что высокая температура - иногда полезна. Страх перед повышением температуры был всеобщим. Роясь в нашем лучшем старом учебнике медицины, я не нахожу шт одного намека на полезность жара.

Мне кажется, что самый увлекательный из рассказах о борцах со смертью- это история странного, одинокого, затравленного австрийца Юлиуса Вагнер-Яурега. Он всю жизнь презирал медицинскую догму о вредности жара, и как только представилась возможность, - он ждал ее тридцать лет, - поставил решительный эксперимент. Вызывая прививками малярии сильнейший жар у больных прогрессивным параличем, он сжег в них этот страшный, неизлечимый недуг. Вы прочтете о его злоключениях и об опасности отчаянных попыток, прочтете и о том, как Уилис Г. Уитней, не врач, а инженер-физик - открыл электрическую лихорадку, безопасную и поддающуюся точной регулировке. Вы поймете, каким образом Уитней воспользовался приспособляемостью нашего организма для победы над одной из самых страшных среди терзающих нас болезней. Это только начало благодеяний повышенной температуры, которую мы умеем применять теперь во всяком случае - без вреда.

XII

Солнце уже встало; по стволу бука бегут дятлы, испуская веселый, хриплый яик-янк-янк, две синицы, играя, дерутся из-за куска сала, прибитого к дубу как раз против моего окна. Всех вокруг побуждает к жизни солнце, бледное ноябрьское солнце Мичигана. Вот где моя крепчайшая надежда, надежнейший из хирургов, терапевтов, любых борцов со смертью, лучший из лучших, старейший из врачей- старый доктор Солнце.

Я забываю свои тревожные мысли о медленном продвижении вперед ученых, объединенных в братство борцов со смертью, трудящихся над смягчением крутизны нижней части L-кривой, вычерченной для каждого нас. В это солнечное утро я вспоминаю, как трое дилетантов в борьбе со смертью, трое моих почтенных дядюшек, учили меня медленно стариться и сохранять молодость только посредством жизни солнце и свежем воздухе.