Борьба у престола

Все близкие к Анне люди, не зная подробностей ее избрания, переполнились радостных надежд. Молодые фрейлины мечтали о веселой и богатой жизни в Москве и Петербурге и о блестящих партиях с русскими аристократами. Камер – юнкеры мечтали о карьере, смотритель дворца – о новом доходном месте, конюхи – о роскошных конюшнях на сотни лошадей и связанных с этим доходах. Только ближайший человек к герцогине, кому уже кланялись с подобострастием, чуть ли не с благоговением, один был не радостен, а мрачен и задумчив. Дальнейшая судьба его была закрыта зловещими тучами. Он один не мечтал, не радовался, а, полный тревог и опасений, с тоской ждал, чем кончится день?

Он ненадолго вернулся домой, чтобы передать Бенигне, с которой был очень дружен, все события этой ночи. И вскоре вернулся во дворец, где Анна уже переоделась в парадное платье и с нетерпением ждала дальнейших событий.

Вся прислуга, весь двор были уже на ногах в шесть часов утра. Фрейлины герцогини с нетерпением ждали, что их позовут к туалету, но Анна не звала никого. Она совершила свой туалет при помощи только одной своей старой горничной, поверенной всех ее тайн, ее ровесницы, служившей у нее со дня ее свадьбы с покойным герцогом, дочери смотрителя Летнего дворца при Петре I, Анфисы Кругляковой. Это была некрасивая, угрюмая на вид старая дева, беззаветно преданная своей госпоже. Даже сам Бирон относился к ней с симпатией за ее преданность и верность. Одна из немногих, Анфиса была посвящена в тайну рождения Карлуши.

С фамильярностью, свойственной старым слугам, наперсникам господ, она, причесывая Анну, говорила своим угрюмым голосом:

– Ну вот, ты теперь императрица, ваше величество. Слава те, Господи, вернемся на родину из бусурманской страны. А то слова живого не слышишь…

– Да откуда ты знаешь, что я императрица? – с улыбкой спросила Анна. – Я никому еще ничего не говорила, да и сама не знаю, так ли это?

– Э, матушка, – возразила Анфиса, – шила в мешке не утаишь. Конюшенные мальчики и то знают.

– Экие болтуны! – с улыбкой заметила Анна. – Так ты рада?

– Матушка, матушка, – взволнованно заговорила Анфиса, и на ее глазах показались слезы. – Да как же не радоваться, красавица ты моя! Все видела, все двадцать лет не отходила!.. Всего натерпелись мы!.. Ох, злы люди!..

Анна нахмурила брови. Слова Анфисы пробудили в ее душе много горьких воспоминаний.

– А теперь – ваше величество, – восторженно продолжала Анфиса, – подумать только!.. Да ведь ты, матушка, станешь как вечной памяти сам Петр Алексеевич! Ишь, подумать‑то жутко… Кто ж супротив тебя… Казни, милуй!

– Казни, милуй! – с горькой улыбкой тихо повторила Анна, вспоминая условия, на которых она была избрана.

– А то как же, – продолжала разгорячившаяся Анфиса. – Ты, ваше величество, по крови царица, народом избранная, Богом данная…

И умиленная Анфиса, опустившись на колени, горячо поцеловала бессильно опущенные руки императрицы.

И эти слова, и этот порыв искренней преданности словно влили новые силы в душу Анны.

– Избранная народом, данная Богом, – медленно и отчетливо произнесла она, вставая. – Будь по – твоему, Анфиса, ты это верно сказала, мы еще попируем с тобой в Москве!

И уверенная и счастливая, с горящими глазами и покрасневшим лицом, она прошла в столовую. Бирон, придя, словно не узнал ее, так было оживленно, так помолодело ее апатичное лицо, так сверкали ее темные глаза и гордо сидела на ее черных пышных волосах герцогская корона Кетлеров.

С непривычной робостью Бирон поцеловал ее руку и не решался сесть, хотя они были наедине.

– Садись же, Эрнст, – ласково сказала Анна. – Разве я изменилась?

– Да, ваше величество, положение изменилось, – глухо ответил Бирон. – Из герцогиня без герцогства вы стали повелительницей величайшей в мире державы. Бедный курляндский дворянин, бесконечно преданный вам, мог быть при дворе курляндской герцогини, но ему может не найтись места при дворе императрицы всероссийской.

– Эрнст, Эрнст, как мало ты знаешь меня, – ласково и с упреком сказала Анна. – Я говорю тебе: подожди…

Бирон прильнул к ее руке. Маленький паж Ариальд вбежал в комнату.

– Гонец из Москвы, ваше императорское величество! – громко и весело крикнул он, подбежав к Анне и опустившись на одно колено.

– За императорское величество я выдеру тебя за уши, – сказала герцогиня. – Не ты ли дал мне императорскую корону?

Ариальд лукаво глядел на императрицу.

– Вам дал ее российский народ, ваше величество, – ответил он.

– Опять, – сказала Анна. – Ну, поди узнай, кто он?

Ариальд вскочил и бросился вон; через минуту он вернулся и доложил:

– Лейб – гвардии капитан Сумароков, камер – юнкер его светлости герцога Голштинского.

– А, – произнесла Анна. – Зови же его сюда.

Ариальд выбежал.

– Камер – юнкер герцога Голштинского – ненадежный посол, – сказала Анна.

Бирон кивнул головой.

– По завещанию Екатерины Первой, – ответил он, – сын герцога Голштинского Карла и дочери Петра, Анны Петровны, принц Карл – Ульрих является ближайшим наследником престола.