Борьба за Дарданеллы

Вскоре после рассвета 17 апреля турецкие часовые на мысе Кефец заметили подводную лодку, поднявшуюся на поверхность. Вероятно, она направлялась в Нэрроуз с намерением пройти в Мраморное море, но неожиданно была застигнута сильным водоворотом и стала дрейфовать к берегу. Сразу же турецкие орудия по соседству открыли огонь по беспомощной лодке. Как только она коснулась берега, команда поднялась на палубу и была сметена в море пулеметным огнем. Следующие два дня и две ночи бушевала ожесточенная дуэль между турками и британцами за брошенный корпус лодки. По очереди британские субмарины, самолеты и корабли рвались в пролив, пытаясь уничтожить ее до того, как она попадет в руки турок, но торпеды проносились мимо, бомбы падали рядом, а корабли отгоняли береговые батареи. Наконец на третью ночь небольшой британский патрульный катер прямо под лучами прожекторов подплыл к ней и удачным выстрелом поразил ее торпедой.

Как рассказывал американский посланник в Константинополе Льюис Эйнштейн, во время этого инцидента турки вели себя вполне достойно. Когда подлодку оставили в первый раз и матросы барахтались в воде, турецкие солдаты прыгали с берега в воду и спасали британцев. Погибших вначале похоронили на берегу, а затем перенесли на английское кладбище в Чанаке, где над ними состоялась церковная служба. «Турки в этом отношении удивительны, — писал Эйнштейн. — То они убивают всех подряд без разбору, то удивляют всех своей добротой. Когда первых английских пленных моряков вели в госпиталь в Чанаке и те дрожали от холода, турецкие раненые называли их гостями и настаивали на том, чтобы пленным было выдано все новое и те немногие лакомства, которыми располагали сами».

Только позже, когда пленных отправили в грязную тюрьму в Константинополе, началось плохое обращение, да и то в большинстве случаев оно было скорее связано с безразличием, нищетой и бессердечием Востока, нежели актами сознательной мести.

В это же время прозвучало другое предупреждение в Дарданеллах. 19 апреля группа турецких солдат разбила лагерь в складке местности на склоне холма на западной стороне полуострова. Представьте себе обычную утреннюю картину: солдаты спят на земле, вверх поднимается дымок от костра, на котором готовится завтрак, а неподалеку привязаны за уздечки лошади и мулы. И тут без всякого предупреждения небо вдруг заполоняет ужасающий ураган снарядов, и все вокруг превращается в хаос из взметающейся вверх земли и рвущейся шрапнели. Некоторым показалось, что произошло землетрясение, и они продолжали в страхе лежать на земле. Другие бросились туда, где стояли животные на привязи, и попробовали ускакать подальше, а третьи, сохранившие присутствие духа, побежали к оружию. Но на гладкой поверхности пустынного моря ничего не было видно. Ничего, кроме крошечного желтого шара далеко на горизонте. Только после боев турки узнали, что имели дело с «Меникой», первым британским кораблем, применившим аэростат в качестве нового средства для артиллерийской воздушной разведки. Пока сам корабль находился далеко за линией горизонта и за пределами видимости с земли, два наблюдателя поднимались в небо в плетеной корзине, привязанной к шару, и с первыми лучами утреннего солнца обнаружили в свои бинокли мирный бивуак на холме. Нетрудно нанести этот лагерь на карту, а затем сообщить координаты по телефону вниз на командный мостик «Меники». А еще дальше в море находился такой же невидимый крейсер «Беккент», чьи снаряды и обрушились столь невероятным образом из чистого неба на спавших турок.

Затем, спустя день или два, был совершен первый за кампанию интенсивный воздушный налет на Майдос в Нэрроуз. Неслыханные в то время для Средиземноморья стофунтовые бомбы в количестве семи штук подожгли город.

После этого вновь воцарилась тишина. Ни один корабль не попытался войти в пролив, и ни одно орудие не выстрелило ни с одной стороны. Стояла ненастная холодная погода. Туркам, которым на укрепление обороны было предоставлено пять недель, ничего не оставалось, кроме как ждать, — на вершинах холмов и на скалах были установлены посты, с которых днем велось наблюдение за морем, а ночью проливы прочесывались прожекторами. Везде ощущался страх перед надвигающимся вторжением, но когда оно состоится, в какой час дня или ночи и как оно будет выглядеть — об этом никто не имел представления.

Глава 6

Голос становился все громче, послышался звук, более четкий, более волнующий, более способный, чем кто-либо другой, воздать должное благородству нашей молодежи, с оружием в руках занятой в этой войне... Но голос этот быстро затих.

Уинстон Черчилль в письме в «Таймс», 26 апреля 1915 года