Борьба за Дарданеллы

В 1917 году члены комитета по Дарданеллам еще не могли исторически оценить эту кампанию, потому что предстоял еще один год окопной войны во Франции, а последствия революции в России еще не были ясны. Поэтому тогда было трудно предвидеть более серьезные мировые потери, чем полдюжины старых линкоров и ослабление французского фронта снятием немногих дивизий, которые могли бы решить исход дела в Галлиполи.

Ясно лишь одно — что союзники, бесспорно, были побежденными. За 259 дней, прошедших с первой высадки десанта в апреле 1915 года до окончательного вывода войск в январе 1916-го, в Галлиполи было послано полмиллиона солдат, и чуть больше половины от их числа было выведено из строя. Есть некоторые сомнения в отношении точных данных о турецких потерях, но их официальная величина — 251 000 человек, что лишь на одну тысячу меньше, чем у союзников. И это, возможно, наиболее яркое свидетельство того, в насколько тесном соприкосновении велись бои[38].

Что касается стратегических последствий поражения, о них стоило бы задуматься. Были высвобождены двадцать турецких дивизий, которые теперь могли атаковать Россию и угрожать Египту. Вся связь с Россией и Румынией была потеряна, и война еще три года тянулась на Ближнем Востоке, пока союзные армии, неизмеримо превосходящие по численности, чем та, что воевала в Галлиполи, медленно и мучительно отвоевывали то, что было утрачено раньше. До падения Османской империи в 1918 году в Салоники было отправлено примерно три четверти миллиона солдат союзников, а еще 280 000 человек пробивались с боями через пустыню из Египта к Иерусалиму и Дамаску. В противоположность надеждам генерала Монро, кроме войск АНЗАК, лишь немногие бойцы, эвакуированные из Галлиполи, приняли участие в боях с немцами. Большинство из них оставалось на Востоке до конца войны.

Эта кампания подмочила многие репутации. Когда в конце 1915 года Китченер вернулся в Англию, он был вынужден восстановить Генеральный штаб в военном министерстве и уже не был негласным диктатором в кабинете министров. Ему было уже шестьдесят пять, и Галлиполи, похоже, лишил его прежних прав оракула в плане принятия решений, и Ллойд Джордж, Бонар Лоу и другие стали прилагать объединенные усилия, чтобы избавиться от него. Через шесть месяцев после его гибели авторитет Китченера стал резко падать. В последующие годы снова и снова историки во многих книгах высказывали мнение, что потопление «Хэмпшира» избавило Китченера от печального и неизбежного заката. И все равно его так почитали в Англии, что долгое время люди не могли поверить, что он погиб, и постоянно ходили слухи, что он попал в плен к немцам.

Но все-таки сохранялась аура, его имя ставилось выше всех остальных британских генералов Первой мировой войны, и все же неочевидно, командовали ли эти генералы лучше, чем Китченер, останься он в живых. Да, он тянул и колебался в операции в Галлиполи, а в конце просто бездействовал. И все равно он лучше понимал кампанию в стратегическом смысле, чем большинство его современников, а в какой-то период — тогда, когда убедил британское и французское правительства отдать приоритет Галлиполи, — и проявил смелость мысли.

Так же и с Черчиллем, кроме того, что он остался жив и продолжал отстаивать свои идеи. Только в 1917 году Ллойд Джордж, новый премьер-министр, почувствовал, что может ввести его в кабинет в качестве министра вооружений, но даже тогда была сильная оппозиция этому решению. Даже на всеобщих выборах 1923 года, где бы он ни появлялся на предвыборных митингах, раздавались возгласы: «А что скажешь о Дарданеллах?» В тот год пала коалиция Ллойд Джорджа, и Черчилль проиграл выборы: это было его первое поражение с тех пор, как он был впервые избран в палату общин почти четверть века назад. Казалось, ему грозит полное забвение. В анализе Галлиполийской кампании один американский штабист писал: «Сомнительно, сможет ли Великобритания пережить еще одну мировую войну и еще одного Черчилля». А «Австралийская официальная история», вышедшая примерно в это же время, содержит такие слова: «Итак, через отсутствие воображения у Черчилля, незнание правил артиллерии и фатальное умение юного энтузиазма убедить старые и тупые мозги родилась трагедия Галлиполи». Где-то в болезненных закоулках памяти призрак Фишера все еще повторял: «Проклятые Дарданеллы. Они станут нашей могилой».

А затем, в двадцатых годах, реакция стала успокаиваться. Первый сюрприз преподнес турецкий Генеральный штаб, признавший, что 15 марта 1915 года почти все боеприпасы в Нэрроуз были расстреляны, и новая атака в этот же день могла стать решающей. Сейчас вся концепция морской атаки была видна если не в новом свете, то в более неоднозначном. Появилось еще одно свидетельство — наличие в то время в Константинополе крайней политической напряженности, а также факт, что в Турции имелось только два арсенала, которые союзный флот мог бы легко уничтожить.