Борьба за логос (Опыты философские и критические)

Bona fide , восторженно и наивно эмпиризм всегда ставил знак равенства между "фактами" и действительностью, между данными какой-нибудь науки и действительным состоянием того объекта, над которым эта наука "схематизирует". Он всегда принимал схемы за последнее данное, за подлинно сущее - и с увлечением строил "очищенные", "денатурированные" мировоззрения. Теперь приходит уже время, когда все эти "научные" мировоззрения обличаются в "фантастичности" и гг. "реалисты" прежних дней, столь гордые в своей привязанности к фактам, обвиняются ни больше ни меньше, как в систематически развитом иллюзионизме. Если вместе с Кантом переход за границы познания назвать мечтательностью, то "эмпиристы", продолжающие научность за пределы науки, могут быть смело названы мечтательными "научниками", бескрылыми и холодными, упрямыми и слепыми.

Роли меняются. "Жесткие", искони налегавшие на "мягких" фактами, должны наконец почувствовать, что почва из-под ног их ускользает. "Мягкие" же, искони умевшие чувствовать за фактами действительность, искони кричавшие и вопившие о ней, искони поносимые "жесткими" за свои взывания, искони и с такой любовью стремившиеся сквозь фактичность к истинно-конкретному и индивидуальному, "мягкие" должны быть признаны истинными любителями действительного и более страстными поклонниками "конкретного".

Сквозь realia фактов современное научное сознание с разных сторон и с все большей силой начинает признавать realiora непостижимой действительности. И характерно, что эти realiora, всегда отрицавшиеся "эмпиристами", с несравненной силой и пафосом всегда утверждались противниками "эмпиризма" религией и идеалистической философией. Итак, кто же больше любит действительность, кто ее больше чувствует: гг. поклонники "фактов" или же страстные исследователи "realiorum"? Мы видим, что это великий вопрос иї rira bien, que rira le dernier!

VI

Опуская много других любопытных моментов в прагматических концепциях, я остановлюсь еще на отношениях Джемса к Абсолютному.

Эти отношения поистине исключительны и чрезвычайны! С виртуозностью опытного импрессиониста Джемс в своих отношениях к Абсолютному почти столь же многообразен (можно сказать, разнообразен!), сколь многообразен тот религиозный опыт (англосаксонцев!), которому Джемс посвятил свое блестящее и глубокое исследование.

К Абсолютному у Джемса не отношение, а отношения. Их много. И все они разные, друг с другом не связанные.

Моменты взаимноисключающие у него перемежаются с внезапностью молнии. В построении фразы вы чувствуете приближение к богохульству; еще момент, и сорвется кощунство, - но вот поворот, внезапный зигзаг настроения, и Джемс с быстротой курьерского поезда мчится уже к славословию. С напряжением вы ждете: сейчас будет "осанна", но Джемс, сверкнув потешным англосаксонским юмором по адресу Абсолютного, уже возвращается к неабсолютным вещам.

Никакой логикой охарактеризовать и исчерпать этих отношений нельзя, можно только положительно констатировать, что отношения эти неспроста; самая интенсивность чисто личных чувств Джемса к Абсолютному, непередаваемая индивидуальность его счетов и споров с Богом - заставляют подозревать, что Богом Джемс уязвлен, что в Абсолютное Джемс влюблен не менее самого страстного и самого благочестивого католика или православного.

Сделав эту необходимую оговорку, я считаю нужным все же остановиться на одном утверждении Джемса, не случайном и глубоко характерном как для него, так и для всего прагматизма.

Джемс говорит:

"Как в басне Езопа о больном льве, все следы ведут в берлогу Абсолютного. Ho nulla vestigia retrorsum (ни один след не ведет обратно). С помощью Абсолютного вы не можете спуститься в море конкретной действительности. Исходя из своего понятия об Абсолютном, вы не сумеете сделать ни одного сколько-нибудь значительного и важного для нашей жизни конкретного вывода" .

Эти слова мне представляются страшно важными потому, что в них сосредоточиваются, как в фокусе, все прагматистские "contra" не только против положительных религий, но и против всякой онтологии, против всякой метафизики, против всякой философии Логоса, - всегда имеющих дело прежде всего с Абсолютным.

Обвинение формулировано сильно и остроумно. Джемс, как проницательный и тонкий мыслитель, сразу уступает тезис, всегда выставлявшийся "мягкими" и всегда с жаром оспаривавшийся "жесткими". Он говорит: да, действительно, все дороги ведут в Рим. Откуда ни начинать размышление о реальном, об эмпирическом, неизбежно попадаешь в "берлогу" Абсолютного. Но вот вопрос: есть ли дорога из Абсолютного? Можно ли Абсолютным осветить что-нибудь в нашем мире, в мире неабсолютном?

Это, действительно, очень важный вопрос. Не слишком ли, однако, много берет на себя Джемс, говоря, что "ни один след не ведет обратно". Так ли уж в этом уверен сам Джемс? Я перелистываю несколько страниц и читаю у него следующее: