Борьба за право

Твердость, ясность, опредѣленность матеріальнаго права, ограниченіе всѣхъ положеній, при которыхъ приходитъ въ соблазнъ правовое чувство, во всѣхъ сферахъ права, нетолько частнаго, но полиціи, управленія, Финансоваго законодательства, независимость судовъ, возможное совершенство процессуальной стороны учрежденіи — вотъ болѣе вѣрный путь къ подъему государственной силы, чѣмъ увеличеніе военнаго бюджета. Всякоепроизвольное и несправедливое опредѣленіе, которое допускается, или поддерживается государственною силой, наноситъ сильный вредъ національному правовому чувству, а вмѣстѣ съ тѣмъ инаціональной силѣ, есть такимъ образомъ грѣхъ противъ идеи права, который потомъ отзывается на самомъ государствѣ и который часто приходится ему платить съ процентами на проценты — при случаѣ это можетъ стоить провинціи; конечно я самъ того мнѣнія, что государство должно избѣгать этихъ грѣховъ, не въ силу только этого взгляда, я считаю высшимъ и священнѣйшимъ долгомъ государства осуществлять эту идею для нея самой; но это ученая Фантазія и не будетъ удивительно, если государственный человѣкъ или практическій политикъ на подобное предположеніе пожмутъ плечами. Но потому то я и выставилъ практическуюсторону вопроса, которая совершенно понятна. Идея права и интересъ государства идутъ рука объ руку. На почвѣ худаго права не выростетъ здоровое правовое чувство, его развитіе задерживается, притупляется. Существо права есть, какъ уже было замѣчено, дѣйствіе: что свѣжій воздухъ для пламени, то для правоваго чувства свобода дѣйствія, отказать ему въ ней или задержать его, значитъ заглушить.

* * *

Я могъ бы теперь окончить мое чтеніе, ибо моя тема изчерпана. Но я надѣюсь, что вы мнѣ позволите остановить ваше вниманіе еще на одномъ вопросѣ, который тѣсно связанъ съ предметомъ моего изложенія, а именно: на сколько соотвѣтствуетъ развитымъ мною требованіямъ наше дѣйствующее право, или точнѣе дѣйствующее общее римское право[16], о которомъ я только осмѣливаюсь высказать мнѣніе. Я не колеблясь отвѣчу на этотъ вопросъ отрицательно. Оно далеко остается назади отъ правовыхъ притязаній здороваго правоваго чувства, не только потому, что нѣкоторыя изъ его положеній неправильны, но потому что оно въ цѣломъ проникнуто такими воззрѣніями, которыя діаметрально противоположны тому, на что я въ своихъ чтеніяхъ указалъ какъ на сущность здороваго, правоваго чувства — я разумѣю подъ этимъ тотъ идеализмъ, который въ правонарушеніи видитъ не только нападеніе на объектъ, но и на лице. Наше общее право не представляетъ никакой поддержки для этого идеализма; масштабъ, которымъ онъ мѣряетъ всѣ правонарушенія, за исключеніемъ оскорбленія чести, есть только масштабъ матеріальной стоимости, безплодный, плоскій матеріализмъ, который развился въ немъ вполнѣ. Но что же другое можетъ право предоставить оскорбленному, когда дѣло идетъ о моемъ и твоемъ, какъ не самый предметъ иди его стоимость[17]? Если бы это было справедливо, то можно было бы отпустить вора, если онъ отдаетъ назадъ украденную вещь. Но воръ, возразятъ мнѣ, совершаетъ преступное дѣяніе не только противъ потерпѣвшаго, но и противъ законовъ государства, противъ правоваго порядка, противъ нравственнаго закона. Развѣ этого не дѣлаетъ должникъ, который сознательно отказывается отъ полученія заимообразно ссуды, повѣренный, который безстыднымъ образомъ злоупотребляетъ довѣренностью, чтобы меня обмануть. Развѣ будетъ удовлетворено мое правовое чувство, если послѣ долгой борьбы я получу только то, что мнѣ принадлежало сначала? Но даже независимо удовлетворенія, которое я не колеблясь признаю совершенно правильнымъ, какое извращеніе естественнаго равновѣсія между двумя сторонами! Опасность, которою угрожаетъ имъ неблагопріятный исходъ процесса, состоитъ для одной стороны въ томъ, что она теряетъ свое, для другой же только въ томъ, что она должна выдать неправильно удержанное; преимущество, которое представляетъ благопріятный исходъ — состоитъ для одной стороны въ томъ, что она ничего не теряетъ, для другой же въ томъ, что она обогащается на счетъ противника. Развѣ это незначитъ потворствовать безстыдной лжи и давать премію за недобросовѣстность? Таково по мнѣнію моему наше дѣйствующее право. Впослѣдствіи я буду имѣть случай привести основанія моего взгляда, но я думаю, что это будетъ удобнѣе, если первоначально будетъ представлена совершенная противоположность, съ которою римское право относилось къ этому вопросу.

Въ этомъ случаѣ я различаю три степени развитія. Первый періодъ, въ которымъ правовое чувство еще такъ сказать не знало мѣры своей стремительности, не достигло самообладанія, въ древнѣйшемъ правѣ; второй періодъ соразмѣрнаго развитія силы правоваго чувства, въ правѣ средняго времени; третій періодъ ослабленія и помраченія онаго въ позднѣйшее императорское время и въ особенности въ Юстиніановомъ правѣ.