Борьба за свободную Россию (Мои воспоминания)

Так, например, я просил Бакая задать вопрос Доброскоку, почему такие то террористические акты были удачны, несмотря на агентуру, которой он всегда хвастался? Доброскок на это ответил, что эти удачные террористические акты произошли только благодаря тому, что в это время их агента не было в Петербурге. Это его указание потом было очень полезно для моих расследований.

Мои сношения в продолжении нескольких месяцев с Бакаем и с никоторыми другими, кто знакомил меня с политическим сыском, сильно обогатили мои сведения о Деп. Полиции и я приступил к разоблачению провокаторов.

Боле всего меня занимал вопрос о провокаций среди эсеров, так как она могла быть особенно опасна для всего освободительного движения, и я занялся ее изучением.

Летом 1906 г. было много арестов среди террористов. Их объяснили случайностью, внешней слежкой и т. д. Меня эти объяснения не удовлетворяли и во всех этих провалах я чувствовал присутствие провокации. Сведения Бакая позволили мне говорить об этом уверенно. Я был убежден, что провокация среди эсеров гнездится гораздо глубже, чем это думали.

Однажды, после работы в редакции «Былого», я отправился гулять и шел по Английской набережной. В этот раз я забыл даже посмотреть, есть ли за мной слежка, или нет. Вдруг издали увидел, что навстречу мне на открытом извощике едет Азеф со своей женой. Лично с Азефом я не был знаком, но его роль в партии эсеров мне вообще хорошо была известна. Я знал, что он стоит во главе Боевой Организации. Еще незадолго перед этим я был в Териоках и встретил на улице Азефа в таком же костюме, в каком он был сейчас.

С женой Азефа я был хорошо знаком, — и я пришел в ужас от мысли, как бы она не вздумала со мной поздороваться. Я прекрасно сознавал, что если за мной идут сыщики и жена Азефа вздумала бы со мной поздороваться, то, конечно, эта наша встреча могла бы кончиться роковым образом.

Как часто бывает в таких случаях, мысль работала быстро, картина менялась за картиной, предположение за предположением. Решать надо было быстро. Я дал глазами ей знать о своей тревоге и, не оборачиваясь в ее сторону, пошел дальше. Пройдя довольно порядочно, я как бы нечаянно уронил газету. Обернувшись, я стал ее поднимать, и в то же время посмотрел туда, куда ухал извощик. К ужасу моему, я увидел, что на пустынной на этот раз набережной тот извощик, на котором только что ехали Азефы, остановился, вокруг него стояла толпа и к ней быстро шел городовой. Я был уверен, что произошла катастрофа и решил вернуться и подойти к толе. В толпе я не увидел Азефа. Оказалось, что произошел какой-то обычный уличный скандал, кого-то задерживали и извощик остановился, как и другие, посмотреть на это зрелище. Я стал глазами искать, куда могли деться Азефы. Я зашел, между прочим, на пароходную пристань и увидел, что оба они стояли около кассы в хвосте, дожидаясь билетов. Тут только я почувствовал облегчение и понял, что моя тревога была напрасна. Я прошел мимо жены Азефа, дал ей понять, что все благополучно и, не здороваясь, ушел.

Я не сейчас вернулся в редакцию и продолжал гулять по улицам; я радовался, что этот инцидент, который мог дорого обойтись, прошел благополучно.

Но предо мной вдруг встал очень серьезный вопрос.

Если я издали увидел Азефа и так легко узнал его, то как же сыщики, которые, конечно, знают его в лицо, могут его не узнать, когда он так открыто бывает в Петербурге?

Этот вопрос с того дня приковал к себе мое внимание.

Я решил, что Азефа не арестовывают по всей вероятности потому, что полиции невыгодно его арестовать, — напр., потому что около него есть сыщик-провокатор, который получает через него нужные сведения. С тех пор Раскина я стал искать около Азефа. Я даже просил передать Азефу, что его, по моему мнению, не арестовывают, очевидно, именно потому, что около него есть какой-нибудь провокатор и он, Азеф, поэтому является нужным человеком для жандармов.

Сколько я ни перебирал фамилий из известных мне эсеров боевиков, кто из окружающих Азефа мог бы оказаться Раскиным, я ни на одной фамилий не мог остановиться. Ни личные качества, ни их биографии, ни сведения об их отсутствии или присутствии в Петрограде во время бывших террористических покушений не позволяли мне ни на одну минуту остановиться на вопросе — не он ли тот провокатор, которого я ищу? За все время расследования дела Азефа я ни разу не высказал ни одного ошибочного предположения ни на кого из эсеров, что он, может быть, и есть — Раскин.

Но вот однажды, перебирая все известное мне лично об Азефе, я вспомнил кое-что, что меня всегда заставляло избегать с ним знакомства.