Борьба за троглодитов

Если перевести это на язык теории вероятностей, то достаточно большое число достаточно независимых друг от друга сведений, каждое из которых не может безоговорочно считаться достоверным, в сумме дает достоверность. То, что зоологи готовы были презреть по сравнению со скелетом и шкурой, закон больших чисел превратил в достоверность. Реликтовый палеоантроп, умеющий не попадать ни в одну западню, попался в эту. Оставалось проверить, действительно ли источники информации достаточно независимы друг от друга и в самом ли деле гигантская масса показаний не противоречит друг другу, а совмещается в единую биологическую картину. Наконец, если это так, подкрепляется ли эта картина какой-либо теоретической концепцией и подтверждает ли она теорию в свою очередь. Раз все так — открытие состоялось. Необычный ход событий в биологической науке…

Иными словами, применен неклассический, неожиданный метод для установления биологической истины: нагромождено много неравноценных и по отдельности неполноценных сведений. Лишь их количество заставляет ставить вопрос о коэффициенте вероятности. Среди сведений есть некоторый процент ложных, фальшивых, но он оказался настолько ничтожным, что элиминируется: коэффициент вероятности практически оказался равным достоверности. О, всякому ясно, насколько этот путь к истине расточителен — это собирание случайных данных. Но результат его надежен и точен. Факт, который по ряду причин иными способами был неуловим, уловлен.

Чем вероятней становится факт с накоплением данных, тем однозначнее становится теория, объясняющая этот факт. Если факт существует, то объяснение может быть только таким-то, — оно необходимо для познания самого факта. Обратно: если данная теория антропогенеза верна, данный факт не является маловероятным, напротив, его появление на сцене можно и следует ожидать.

Чего я не могу дать читателю — это сделать его специалистом. Но он должен вообразить: мы, специалисты, теперь мыслим сериями, — в этом отличие даже от крупных и благожелательных биологов, которые, листая наши данные, видят рассказы и взвешивают их вероятность. Для нас каждый рассказ — совокупность множества деталей, а всякая из них, как бусы на нитку, нанизана вместе с подобными деталями из других рассказов. Далеко не каждый наблюдатель заметит особенности шеи, или манеру отходить от человека при встрече, или ногти, или особенность поведения лошадей при неожиданной встрече… Сотня таких встречающихся там и тут признаков нами засечена. Вот мы вынесли на карточку, озаглавленную «шея», шифры всех эпизодов, где упомянута шея, или, напротив, перфорировали карточки многих эпизодов отверстием, означающим «шея». Мы получаем серии. И когда кто-либо сообщает нам о новом наблюдении, мы первым делом и уже невольно примеряем детали к сериям. Но этого не продемонстрируешь здесь, в коротком очерке.

Одна моя помощница разнесла всю имевшуюся информацию на карточки, и вместе с мужем они разложили их на полу своей комнаты по заданной схеме. Пересмотрев их все, муж, далекий от наших страстей, капитулировал: «Я вижу его, как живого!» Нам, посвященным, достаточно услышать какую-нибудь деталь, чтобы, переглянувшись, понять, плоть это или вне серий. А извне нам говорят: пусть и правдоподобно все это, но ведь бесплотно, слова. Чтобы почувствовать плоть, надо прочесть очень много. Плоть выступит сквозь слова.

Я принял крест привести всю эту груду в порядок. Плод нескольких лет невероятного напряжения, толстенная рукопись продиктована, завершена: «Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах». В ней тридцать четыре авторских листа — тесный свод всего узнанного и понятого на 1960 год, а вторым приступом — к исходу 1962 года. Это — черта под целым этапом работы.

Теперь надо было напечатать эту книгу. Ведь без этого почти никто не слышал толком, на чем мы стоим.

Нет, мы встречали не только насмешки да кукиши: снова и снова протягивались в помощь человеческие руки.

Нужны отзывы посторонних зоологов на рукопись. И вот — вдумчивый положительный разбор С. К. Клумова. Другой рецензент — Н. Н. Ладыгина-Котс. Наконец — заведующий кафедрой зоологии позвоночных Ленинградского университета профессор П. Б. Терентьев. Разумеется, рекомендация рукописи к печати (кроме главы о восточной медицине) не обязала его стать моим сторонником ни в коем случае. Но он взыскательно проверил научную фактуру. Не скрою, это была истинная радость сдать ему письменный экзамен на аттестат зрелости зоологического мышления. Впрочем, на одной ошибке мэтр меня поймал, и это оказалось именинами «нашего подопечного». П. В. Терентьев сверил мой текст с каноническим двенадцатым изданием «Системы природы» Карла Линнея и наставил меня, что данный вид был окрещен Линнеем не «человек ночной», ибо это относится к описательной части, а «человек троглодитовый». Спасибо за науку. Отныне: Homo troglodytes Linnaeus. Троглодит!