Бордель на Розенштрассе

Я никогда не слышал, чтобы она говорила с такой страстью. Раканаспиа слушает ее с большим вниманием. Он спрашивает у нее почтительным тоном, почему она так хорошо осведомлена по вопросу пребывания в тюрьме. Она отбывала краткосрочные наказания в Берлине и в Одессе. Она общалась с большим количеством людей, у которых был более богатый опыт пребывания в тюрьме, куда более тяжелый, чем у нее. «Как гражданка я всегда подчиняюсь законам. Я сторонница мира и покоя, я хочу, чтобы в обществе царил порядок. Я никогда бы не смогла постичь причину анархии. Но, положа руку на сердце, могу сказать вам, что сама идея тюрьмы вызывает у меня глубокое возмущение».

Сказав это, она отщипывает маленький кусочек засохшего сыра. За столом воцаряется молчание. Возможно, ничего иного она не желала. В тишине особенно оглушительно звучит новый взрыв. Стефаник расстегивает воротничок и жилет. Ему нравится свободная и простая одежда, и он чувствует себя как бы не в своей тарелке. Он кажется настороженным и задумчивым, словно вот-вот услышит на пороге шаги Хольцхаммера. Его разыскивают австрийцы для того, чтобы выяснить, не он ли разбросал над Прагой националистические листовки. Он знает, что если Хольцхаммер арестует его, то ему грозит тюрьма, а, возможно, и казнь. Он глубоко вздыхает, с огорченным видом просит его извинить и встает. «Мне жаль его», — говорит Клара. Каролина Вакареску делает вид, что следует за ним, потом возвращается, обращая свое внимание на капитана Менкена. Она явно рассталась с мыслью сбежать в корзине воздушного шара. Немного позже мы видим, как Стефаник проходит перед дверью гостиной, намереваясь выйти. Он обмотал шею шарфом, надел шляпу и пальто. «Этот человек сошел с ума! В такое время ходить по улицам!» — замечает Коловрат с некоторым безразличием. «А может быть, он предпочитает быть убитым случайной пулей, чем взятым в плен», — говорит Раканаспиа. Внезапно я ощущаю полную растерянность, меня охватывает страх, что меня предадут, что я потерплю неудачу. Я ухожу, взяв Клару за руку. Я веду ее к комнате, настаивая на том, чтобы мы занялись любовью. Клара такая великодушная, такая нежная, такая женственная. С колебаниями и тревогой в душе я встаю с постели. Я испытываю к себе только отвращение. Новый снаряд разрывается совсем близко. Мое поведение приводит Клару в замешательство. Жестом я прошу ее не спрашивать меня ни о чем.

Она садится на кровати. «Эти обстрелы довели нас всех до предела. Я уже готова молиться за поражение, только чтобы настал мир и покой, даже если это будет покой могилы. Если впустят болгар…» Она не может даже закончить эту ужасную мысль.

«Нужно всех эвакуировать, прежде чем это произойдет, — говорю я. — Мы должны сделать все, чтобы девушки ушли и рассеялись по городу. Нужно сделать так, чтобы не знали, кто они такие. Фрау Шметтерлинг не должна управлять этим домом, если он станет гнусным борделем для солдат».

Клара хмурит брови. «Действительно. Но все-таки выбор остается за девушками. Они будут в ужасе. Ты намереваешься уйти, Рикки?»

Я делаю вид, что не расслышал вопроса. «Ты ведь не останешься здесь, правда? Подчиняться этим свиньям?!» — спрашиваю я ее в ответ.

Она опускает голову. «Нет, — говорит она, как будто пытается сдержать слезы, как будто я оскорбил ее. — Нет, я не останусь».

«Очень хорошо. Очень хорошо». Я растерян. Уже почти ночь. Я смотрю на часы. Мои вещи собраны и спрятаны. Я полагаю, что Алиса сделала так же. Время идет медленно. «Примем немного кокаина, — говорю я. — А потом я спущусь, чтобы посмотреть, что происходит». Она готовит наркотик. «Будь осторожен», — бросает она мне, когда я ухожу от нее.