Бордель: Призови мою боль (СИ)

Дом встретил холодом и одновременной отдушиной. Легко стало дышать. Сердце перестало выплясывать канкан. Казалось, что все уже в доме уснули. Свет не горел в большинстве комнат, за исключением одной. Столовая, совмещённая с серой гостиной, освещалась парочкой ламп. Сначала девушка думала, что по ошибке или по человеческой забывчивости пропустили эти комнаты, но только она ступила на порог гостиной, где двери в сад, как и в столовой, были распахнуты настежь, села на диван, то вздрогнула.

Боковым зрением глаза заметили что-то тёмной около кресла. Инвалидная коляска пустовала, и этот вид казался самым страшным во всём белом свете. Затем послышалось шуршание бумаг по правую сторону от неё, и она, уже напугав саму себя до чёртиков, резко повернула головой. Взор обратился к столовой. На стуле, перед грудой писем, документов и прочего сидел Гарри.

— Напугал, — тяжело выдохнула, но с облегчением радовалась, что это он, а не какой-то наёмник-убийца, — Думала, ты уже спишь в это время.

— Я поздно ложусь, — хмыкнул мужчина. За эти считанные секунды Гарри не поднял на неё взгляд, даже не обратил толком внимание. Сейчас осматривал свои руки, будто впервые видя.

— Как твой день прошёл? — девушка стянула туфлю сначала с одной ступни, затем со второй, аккуратно подхватывая пальчиками каблуки, и подтянула ноги на диван, — Я имею в виду твоё лечение. Ты прошёл столько? — глазами она окинула расстояние между инвалидным креслом до того, в котором сидел сейчас шатен.

— Мы продуктивно и плотно занимаемся этим с Натали, — наконец зелёные глаза в полумраке обратились к ней. Этот взгляд. Вроде спокойный, но он разгневан, и это прочувствовала сейчас Тереза, — Завтра, правда, она не придёт.

— Почему? — зацепилась за удручающую новость.

— Сына надо отвести в больницу, что-то в этом роде, вот поэтому я позволяю себе ночные подобные похождения…

— Ты встал… — только сейчас, поняв до конца происходящее, она шокировано выдохнула, — Это уже так много, не могу поверить.

— Да, много. Завтра всё же Натали не будет… — Тереза перебила его.

— Я помогу тебе, постараюсь её заменить.

— Ты не обязана. На тебе итак уже многое лежит.

— Нет, не обсуждается, я знаю, что ты хочешь встать как можно скорее, и понятно, почему.

— Тереза…

— Не спорь! — усмехнулась в ответ, выдвинув руку вперёд, как бы показывая, что вопрос этот больше не обсуждается, — Ты только подскажи, что да как тебе надо… Что делать надо… — она терялась скорее не в словах, а в мыслях.

В комнате повисла тишина. Тереза обдумывала то, что хотела и планировала уже наконец ему сказать. И мысль, что он хоть немного поменялся за прошедшее время, лелеяла её чувства, успокаивала нервы. Громко реагировать не будет. А мужчина видел все эти перекатывающиеся эмоции по её лицу. Даже в полумраке он чётко видел, лицезрел предстоящий разговор, но всё же не был готов.

— Скоро у Ханны день рождения, и я обязательно буду на нём, но… — до боли Тереза прикусила нижнюю губу, затем окинула взглядом тёплую гостиную, не веря, что подкрадывается момент прощания, — После я уеду. К себе. Думаю, ты в силах встать на ноги и продолжить жизнь по себе.

Как резали тупым ножом её, так делала искусно и она, научившись у лучших. Изумруды на мгновение потеряли обладание: Гарри уже хотел перейти на повышенный тон, чтобы унять её пыл самостоятельности.

— К чему ты так торопишься? — он хорошо держал нейтралитет.

— Я не тороплюсь, — сразу отрезала, — Три месяца я тут живу, пора начинать что-то своё, пора ставить точку, а мы всё срывались на запятые.

— Но как же Ханна?

— Не дави на больное… Меньше всего мне хочется делать ей больно, но и вечно жить здесь я не могу. Это изначально было понятно: однажды день бы наступил.

— И ты считаешь, что уйти после её дня рождения будет разумным решением?

— Да, это мой выбор, и ты должен с ним смириться. — Она изо всех сил хотела прекратить эту перепалку или что-то на неё похожее.

— Нет.

— Хорошо, но я всё равно приняла решение, а этот разговор — простая формальность, чтобы ты знал и был готов.

— Я заколочу все двери и окна, но твоя нога не ступит за порог, — изумруды только что прожгли в ней дыру насквозь, он с силой сжал кулаки, при этом расслабленно откидываясь на спинку.

— Моя нога каждый день ступает за порог. Хватить нести чепуху.

— Больше не будет, потому что ты остаёшься. — Этот тон голоса. Да, звучало так, будто выбора не дано, будто уже решено, и принятое решение точно, сто процентов будет воспроизведено в жизнь. Она нервно соскочила с дивана, подняв туфли и сумку с пола.

— Скажешь это моей заднице напоследок, когда я буду уходить.

— То есть не скажу? — вскинул бровь, играя с ней, но не в простые гляделки, нет, это игра на выживание.

— А ты всё тот же ненормальный придурок, что и раньше! Не изменился совсем! — бросила она, уже намереваясь закончить разговор своим словом, не его, видимо, абсолютно позабыв, что и он в карман не полезет.

— Зато ты горда своими изменениями, аж тошнит!