Он сжал руку в кулак, как для удара. Я уловила это движение, и мой взгляд заметался между кулаком и его сердитым лицом.
— Маркус, — прошептала я, заметив, как его тело начало дрожать — это говорило о том, что он был во власти гнева. Я почувствовала, как во мне поднимается страх, и напоминала себе снова и снова, что он никогда не причинит мне боли. Он не такой. Хотя и пугал меня, находясь в такой ярости. Я нерешительно протянула к нему руку.
— Маркус, — сказала я мягким тоном, — все хорошо.
Он взял меня за руку и опустился на колени передо мной, глядя совершенно отрешенным взглядом, который я не могла прочитать.
— Прости, — быстро извинилась я, прижав ладонь свободной руки к его лицу. — Я не должна была давить. Прости. Ты не обязан говорить мне. Не сердись, Маркус. Оно того не стоит.
Он не отреагировал на мои слова. Он был так далеко. Что-то пошло не так, и я не знала, как это исправить. Я высвободила руку, положила ее ему на лицо и стала гладить по бородатым щекам, изо всех сил пытаясь рассеять его гнев своими прикосновениями.
— Эй, — продолжала я, — не уходи далеко от меня. Вернись.
Каждый раз, когда он отворачивался, я повторяла свои слова, пока не заставила его взглянуть на меня. Мы смотрели друг на друга, кажется, целую вечность, пока его гнев медленно не стал отступать. Его взгляд прояснился, и он по-настоящему посмотрел на меня. Я мягко улыбнулась.
— Вот так. Вот этого мужчину я люблю.
Он резко вдохнул от моих слов, синева его глаз стала ярче.
— Я устал от этого, — хрипло сказал он. — Я так сильно устал от этого.
— Устал от чего, Маркус?
— Устал смывать кровь со своих рук.
Я с трудом сглотнула, услышав боль в его голосе.
— Все хорошо.
— Это не хорошо, — ожесточенно ответил он, его губы задрожали. — Это охуеть как не хорошо. Не могу больше этим заниматься. Я думал, что окаменел. Думал, что не могу ничего чувствовать, но сегодня ночью после каждого удара я чувствовал, как внутри что-то разрывается. Я чувствовал эту боль, скручивающую мои внутренности. Эту гребаную жалость, от которой не мог отделаться. Блядское осознание того, что я продолжаю делать со всеми людьми, вставшими у меня на пути: борюсь с ними, мучаю их, убиваю их, хороню их, и смываю их с моих рук. Смываю кровь. Смываю совсем, но она по-прежнему везде. Я вижу красный повсюду и не могу остановиться. Я ни хрена не смогу остановиться, пока не найду этого ублюдка и не разорву его.
Его трясло. Лицо побледнело, губы посинели. Я быстро схватила полотенце с крючка за дверью и обернула вокруг его ледяного тела. Боже, его кожа была совершенно холодной, словно он мылся в ледяной воде.
— Давай уложим тебя в кровать, ты устал, — сказала я, потрясенная его словами. — Мы поговорим об этом завтра, когда твои мысли прояснятся.
Он схватил меня за плечи, крепко сжав их.
— Ты меня не слушаешь! Мне придется заниматься этим всю мою гребаную жизнь, Эмма.
— Тогда остановись.
— Я не могу просто взять и остановиться. Люди вроде меня не могут. Я увяз в этой власти, увяз в борьбе за то, чтобы остаться наверху. Стоит мне отвлечься, и я — долбаный труп. Ты слышишь меня?
— Да, я слышу тебя.
— И ты все еще хочешь остаться? Все еще хочешь быть рядом с гребаной мишенью всю свою жизнь?
— Маркус…
— Ответь мне!
— Да! — выкрикнула я, слезы обжигали глаза.
— Почему?
— Потому что я люблю тебя.
Он опустил руки и рухнул на пол, привалившись спиной к стене. Откинув голову назад, он посмотрел в потолок, и очередная волна злости сотрясла его. Минуты шли в полной тишине. Я наблюдала за ним каждую секунду и задавалась вопросом, какого черта должно было произойти, чтобы довести его до такого.
— Твоя бабушка была права, — наконец, с горечью прошептал он. — Я не смог защитить Кейт. Как, черт возьми, я смогу защитить тебя? Как я смогу спасти тебя от всего этого дерьма, Эмма?
Я покачала головой. Он не понял.
— Ты
Он выглядел беззащитным. Разбитым. Сомневающимся. С трудом сглотнув, он сказал: