Борджиа

– Не слушайте его, граф! Этот человек лжет!

С этими словами Гарконио поднялся на колени и попытался подползти к агастену. Спадакаппа положил ему руку на плечо и резким движением оттолкнул назад. Барон в это время находился в обмороке.

Несколько слов, сказанных Рагастеном, пробудили графа Альму. Он ни секунды не сомневался в их правдивости. И действительно, не только серьезный вид Рагастена и симпатичное лицо не допускали даже мысли о возможном обмане, но всё им сказанное соответствовало обстановке.

– Я отказался участвовать в бесчестной операции, и тогда за это грязное дело взялся барон Асторре!

– А что потом, синьор? – сдержанно спросил граф.

– Потом?.. В день моего ареста я слышал собственными ушами, как монсиньор Чезаре Борджиа отдал приказ подготовить для вас самый секретный из каменных мешков в замке Святого Ангела.

Граф Альма вспомнил, как многие синьоры были привлечены в Рим соблазнительными обещаниями, а потом все стали жертвами более или менее серьезных происшествий. Рагастену стало ясно, что происходит в душе графа.

– Синьор, – сказал он, – за мою голову обещана награда. По моему следу идут папские ищейки. Я мог бы теперь находиться очень далеко и вне опасности. И если я свернул с пути, чтобы заехать в Монтефорте, так это потому, что захотел спасти от ужасной смерти доброго и достойного человека, обманутого вот этим монахом, верным слугой коварного злодея по имени Борджиа… Теперь моя совесть спокойна. Если вы желаете ехать в Рим, дорога свободна… Пойдем Спадакаппа, нам пора…

Рагастен направился к двери, но его последние слова, их строгий и взволнованный тон, очевидное чистосердечие, потому что шевалье не пытался арестовать графа, и наконец готовность уйти окончательно убедили Альму.

– Подождите, синьор, – остановил он Рагастена.

Рагастен остановился в тревожном ожидании… В глубине души он готов был увезти графа силой, если того не удастся убедить.

А граф поглядел на барона Асторре, все еще лежавшего без сознания, на монаха, которому рана мешала двигаться, хотя смотрел Гарконио на Альму с нескрываемой злобой.

– Синьор, – неожиданно обратился граф к Рагастену, – мне хочется недолго проехать вместе с вами, так как я хотел бы с вами поговорить, но не желаю задерживать ваш отъезд. Но, – добавил он, взглянув на Гарконио, – я непременно вернусь сюда, потому что мне надо попасть в Рим…

– Спадакаппа, лошадей! – распорядился Рагастен, сдерживая радость.

А через несколько минут граф Альма и Рагастен уже мчались в Монтефорте.

– Синьор, – спросил перед отъездом Спадакаппа, – не надо ли прикончить монаха?

– Ба! А зачем? – беззаботно ответил шевалье. – Он умрет через несколько дней от возвратного вероломства. Такого конца он больше достоин, чем удара кинжалом.

С четверть часа Альма молчал. Он еще не решил, возвращаться ли ему в Монтефорте, хотя после слов Рагастена от поездки в Рим решительно отказался. Граф размышлял: допустим, он вернется в Монтефорте и начнется война; тогда для него возможны два выхода; если верх возьмет лига баронов, он станет хозяином положения, потому что будет руководить кампанией, по крайней мере формально; если же победят войска Чезаре, он всегда может отговориться, что его увезли в Монтефорте силой…

Рагастен искоса следил за ним и пытался догадаться, о чем граф думает.

«Вот он, отец Примаверы! – размышлял шевалье. – Как грустно видеть эту светлость, которая даже не имеет смелости совершить измену. И как он сумел произвести на свет, такое чудо храбрости, как Беатриче?»

Граф Альма, в свою очередь, время от времени бросал беглый взгляд на шевалье, решительным видом которого он втайне восхищался.

– Синьор, – неожиданно сказал граф, – может быть, вы знаете, что задумал относительно меня Чезаре Борджиа? Мы сейчас одни, и вам не надо опасаться ни того грубияна, ни монаха.

– Синьор граф, – отозвался Рагастен, – мне кажется, вы что-то путаете. Это монаху и барону теперь не следует меня опасаться, после того как я им разрешил еще немножко пожить.

– А вы не боитесь, что они навлекут на вас репрессии Чезаре и его отца?

– Синьор граф, репрессии папы и его семьи меня мало трогают, клянусь вам. Репутация этой семейки Борджиа, на мой взгяд, сильно завышена. Они умеют отлично пользоваться только ядом … да еще кое-чем. Но когда они выходят за эти рамки, когда они хотят убить по-иному, чем отравив еду приглашенной персоне, они превращаются в заурядных бандитов.

– Легко вам говорить такое! – оживился граф.

– Это потому, что я видел их изблизи… Чезаре Борджиа запихнул меня в одну из самых темных и самых зловонных камер в замке Святого Ангела. Я посадил Чезаре на мое место. Лукреция хотела меня убить жалом отравленного кинжала. Она обязана жизнью моему отказу убивать женщин. Папа… И он был в моей власти. Я мог бы убить его или увести с собой, если бы нашел в этом хоть какой-либо интерес. Поверьте мне, синьор граф, эти ужасные Борджиа только и способны, что играть комедии. А этого недостаточно, чтобы настоящие люди перед ними дрожали.