Борель. Золото [сборник]

До реки два километра. Забрав вправо мимо недостроенного здания обогатительной фабрики, Гурьян скрылся в мелких ракитниках. По сторонам тропины улыбались позлащенными головками жарки, а из буйного папоротника белыми крапинами мелькали кукушкины слезки. Директору вспомнилась далекая деревенская молодость и Ленка, для которой еще в прошлую весну собирал такие цветы. Гурьян наклонился и сквозь мельтешащую листву кустарников увидел белое платье. Узнал — это была Татьяна Александровна. Она несла свежий букет цветов. Мокрые волосы мелкими колечками рассыпались по загорелым, розовым плечам Татьяны Александровны. Гурьян заулыбался. Беглым взглядом он заметил, что Вандаловская похудела: на лице появилась усталость, ямочки углубились, а лоб пробороздили две дугообразные черточки. Но и это не старило ее.

— Вы?!

Она вздрогнула…

— Вот не ожидала… Купаться? Идите, вода — одна прелесть. Очень советую. А день-то какой! Я сделала даже одно важное открытие.

Гурьян скользил глазами по фигуре своей заместительницы.

— Какое же?

— А вот пойдемте…

Они вышли через кусты на опушку долины. Татьяна Александровна вытащила из кармана записную книжку и провела рукой горизонтальную линию.

— Смотрите, как нехорошо, как далеко от обогатительной фабрики будут шахты и открытые разработки, электростанция, водоснабжение, мастерские. Вы торопили меня, а глядите, сейчас здесь нельзя даже установить приличного транспорта.

Директор жевал белыми зубами корешок щавеля и улыбкой глаз отвечал ей.

— Значит, надо все перетащить?

— Мне кажется, да. Центр разработки меняется коренным образом. А здесь удобна была бы доставка сырья. Во-вторых, — сосредоточение всей энергетической базы.

Гурьян впервые осмелился взять ее руку.

— Не шалите, — мягко, но настойчиво отстранила она… — Мало еще говорят о нас.

— И пусть! — он не осмыслил этого «пусть». Вандаловская оглянулась на шорох в кустах. Мимо, пересекая угол рощицы, вышли на луг Катя и Костя. Ребята не замечали, казалось, ничего окружающего, ничего не хотели знать, кроме своей молодости, цветущей, как этот ясный день.

Милая пара.

Вандаловская простилась с директором глазами и, шумя платьем, пошла к поселку.

«Когда же? — подумал Гурьян. — Когда… скажу ей смело?»

2

От дробилки, от бегунной фабрики, от новых шурфов покато легли сверкающие ряды рельсов узкоколейки. Грузовые машины с прицепными красными вагончиками натужно поднимались к рудохранилищам, а от бегунки везли на отвалы выработанную руду. Машины заменяли коней. Машины, бремсберг, воздушная дорога и новые шурфы меняли лицо рудника. Рудохранилища не вмещали руд, запасы сваливались на открытых местах, обливались обильными дождями, порождали соблазны у прожженных бродят — искателей капризной «фортуны». Но не было еще главного, не было мощной обогатительной фабрики.

Стуков выпустил карандаш и устало ссутулился. Он готовился к докладу на предстоящем совещании секретарей райкомов.

— Очумел? — спросил Гурьян, пыхтя трубкой.

— Расписался смертельно… Ты по делу?

— Просто посоветоваться. — Он развернул чертеж. — Тут, видишь, нам приходится круто изживать гирлановщину.

— Говори понятнее.

Секретарь дорожил временем.

— Я и говорю… Посмотри, как разбросаны главные части рудника. — Он провел пальцем по дугообразной линии. — Вот эти петли нам мылят шею. — Гурьян пыхтел трубкой, рассказывая словами Вандаловской план перемещения центра силовых средств рудника.

— И что же ты надумал?

В глазах секретаря было изумление.

— Я думаю сдвинуть большим ударом…

— А работы в шахтах и шурфах?

— Придется приостановить.

— Значит, сдать темпы?

— Конечно… Но без американки нам все равно не выкарабкаться. Подумай, мы прибавили почти вдвое рабочих, а если не дадим им дела? К тому же без перетасовки фабрику строить нельзя. Тут надо и об иловом заводе сразу думать.

По сморщенному лбу Гурьян видел, что секретарь озабочен. Стуков поднялся и, широко расставляя ноги, зашагал по комнате.

— А трест как?

— Я написал ему, но ответа ждать долго. Здесь, видишь ли, в первую голову нужна ударная лава из партийцев и шахтеров, а остальных мы потянем за собой, как тогда на бремсберг.

— Я подумаю, Гурьян… Но, кажется, из этого ничего не выйдет…

Гурьян шел домой опечаленный.

Постановление партсобрания и приказ дирекции изумили улентуйцев. Горячий ветер трепал по заборам серые листы бумаги, на которых рукой Пинаева были выведены жаркие слова:

«Большим ударом, усилиями испытанной гвардии шахтеров и старателей, под руководством партии превратим Улентуй в образцовый социалистический прииск».

Костя и Кудряш бегали по забоям с пачками многотиражки.

Над Улентуем голоса гудков, с каланчи призывно звянькал дребезжащий колокол.

Алданец стоял, картинно подбоченясь, на площадке бремсберга. Он презрительно бросил в лицо Кости:

— Эй, интеллигенция из сельского сословия!

— Чего тебе? — забойщик взбычился, сжал кулаки.

— В сволочах ходите! Волыну разносите!

— Отстань, хамло!

— От хамла слышу!