Борель. Золото [сборник]

Митрофан, откашливаясь и болезненно морща опаленное морозами высохшее лицо, смотрел на пустую бутылку.

— Нет у тя больше? — кивнул он головой.

— Хватит, — строго оказал Гурьян. — Вот бери деньги на баню и поторапливайся.

Митрофан связал в узел свое отвратительное лохмотье, на котором директор заметил вшей, и надел новую шапку, валенки и полушубок. Необношенные валенки подвертывались под ногами, и старику трудно было шагать.

— Плох ты стал… — Гурьян проводил его до выходных дверей и в упор спросил:

— Вернешься или нет?

Митрофан мотнул головой.

— Смотри, я жалею тебя и хочу все по-хорошему. Помни…

В номер директора зашла Вандаловская.

— Все-таки решили увезти?

Гурьян подмел сор к порогу и начал укладывать вещи.

— Надует, хрыч. Сердце подсказывает, — рассмеялся он.

— А вы сами бы сходили с ним. Он куда отправился?

— В баню я его послал. Ведь с ним рядом сидеть страшно.

Вандаловская развернула утвержденные сметы и стала зачитывать вычеркнутые и сокращенные статьи.

Но Гурьян плохо слушал. Он смотрел в окно, в ту сторону, откуда должен идти обратно Митрофан. Теперь уже не жалость, которая охватила директора при первой встрече, волновала его. Гурьян все же верил, что старик может оказать руднику услугу, и возможность потерять его из виду усиливала беспокойство директора.

Вандаловская, глядя в бумаги, объясняла:

— Была на складах механического завода и не нашла для нас нужных материалов… Оставила заявку в техническом бюро. И чертежи оставила.

— О чем это вы! Надо оставить здесь своего представителя, иначе не выдерешь, — невпопад ответил Гурьян, занятый своими мыслями. — Оставьте записку Ивану Михайловичу, чтобы проследил…

В дверь просунулась голова прислуги.

— Извозец ваш подъехал, — сообщила она.

Вандаловская взглянула на часы.

— Да… пора. В нашем распоряжении полчаса, да еще на мосту может случиться задержка.

Гурьян сорвал с вешалки доху и с озлоблением сунул в рукава руки. — Надул, варнак! — выругался он.

Вандаловская поспешила в свой номер. На ходу попросила:

— Помогите вынести вещи.

По коридору гремели шаги. Люди торопились на поезд. Директор уложил в санки чемоданы и посмотрел на затуманенную улицу.

— Поторапливайся! — крикнул он извозчику.

Холодная волна резко хлестнула в лицо путников. По сторонам золотым потоком поплыли ярко освещенные окна и глазастые фары автомашин.

Гурьян долго оглядывался на гостиницу, а затем поднял воротник и, опустив голову, сердито засопел носом.

3

Растолстевший, с отвислым подбородком бухгалтер лихо отодвинул счеты и, дернув внушительными посеребренными бровями, басом крикнул навстречу входящему Стукову:

— Двадцать процентов не дотянули!

— А что это значит? — не понял секретарь.

— Это значит, что декабрьский план золотодобычи не выполнен только на двадцать процентов, когда все предыдущие годы дают недовыполнение пятьдесят с гаком.

— Стало быть, начинаем колотить по прорыву?

— Пока теребить только. — Бух важно крутнул в пальцах ус. — Да еще бегунка подводит. Посмотри, какие запасы — «Гора» — не провернули.

Рыжеволосый курьер с длинным носом, прозванный Кайлой, лукаво моргнул Стукову.

— «Гора»-то покель меньше твоего брюха, Самойлыч.

— Молчи, тупая кайла! — бухгалтер погладил круглый живот. — Тут дело завертывается, можно сказать. Когда это было, чтобы у нас зимой был запас на полмесяца работы дробилке и бегунам. Да если так пойдет, то нас и дымом с Улентуя не выкуришь (бух был патриот рудника и не любил перемены мест).

…Утром Пинаев разносил по шахтам газету с напечатанной сводкой. Громкий успех падал на долю шахтеров. Цифровой столбик старательской работы показывал снижение.

«Прогуляли», — с досадой думал Костя, подпрыгивая в кузове грузовика.

Он ехал в деревню. Из окон школы тускло падал свет на отшлифованную дорогу. На парадном крыльце толпились люди, узнать которых в темноте не мог. Костя соскочил и уперся носом в мерзлое стекло. Среди игравших в шахматы сидел Ларька Супостат и суетливо бегала Катя. Идти и ней после газетной заметки было стыдно. Старатели играют в шашки и читают книжки. «Это — победа», — думал он.

На старой квартире шумело сборище. За столом сидел Хлопушин с деревенским коновалом, прозванным Пирог с Шерстью, и тучным спиртоносом Сохатым. Сохатый и Пирог с Шерстью исподтишка скупали у старателей утаенное золото. У порога, закинув на приступок ноги, маялись с похмелья, клянчили спирта Алданец, Филя Балда и Цыганок. Они только что вышли из-под ареста. Приискатели хохотом поощряли разговор Хлопушина с коновалом. В заношенном нагольном полушубке, с сумкой на бедре Пирог с Шерстью раскидывал в стороны тяжелые черные волосы и совал за губы гарь из трубки. Спирт из стакана он тянул, как из соломинки…

Костя догадался, что между старателями и спиртоносами уже состоялась сделка.

Он зверьком смотрел из угла и не вытерпел:

— Ну и клуб здесь развели, дохнуть нечем, — сердито бросил, косясь на заснувшего Алданца. — Там люди книжки слушают, а здесь опять пьянка.

— Во, наставник! — поднялся Балда, но его остановил Морозов.