Борец сумо, который никак не мог потолстеть

Критик из «Le Parisien» Филипп Вавассер писал: «Ни на секунду не теряя романного темпа, простым прекрасным языком Э.-Э. Шмитт создает горький и одновременно мудрый рассказ, который воспринимается как праздник духовности». Однако странствия шмиттовского Улисса звучат еще и как роман-памфлет, заставляющий задуматься, зачем вообще человечеству в начале третьего тысячелетия нужны границы…

Нужно писать сказки для взрослых, почти небылицы.

А. Бретон. Манифест сюрреализма

Историю Одетты Шмитт создал специально для кинематографа. Вначале он предложил эту сценарную разработку кинорежиссеру Гаспару де Шаваньяку, однако тотчас столкнулся с тем, что кинорежиссеры мыслят в заданных жанровых рамках: комедия, комедия нравов, романтическая комедия, поэтический кинематограф, в то время как ему хотелось, чтобы все это объединилось в одном фильме. Так в конце концов он сам сделался не только автором сценария, но и режиссером-постановщиком, возглавившим съемочную команду из семидесяти человек. «Тогда-то я и оценил, как было здорово работать в одиночку!» И вот он каждый день выкраивает время для литературных занятий, превращает сценарий «Одетты» в новеллу, а затем постепенно добавляет к ней еще семь рассказов. Это помогает ему во время съемок не терять почвы под ногами.

Я долго думал. Не знаю, удалось ли мне найти решение, но, по крайней мере, мне в первом своем фильме удалось наметить направление движения. Я всегда критиковал кинематограф, который заполняет наше воображение, в отличие от книг, которые его стимулируют. Для моего стиля характерны краткость и суггестивность. И я подумал, что, обращаясь к языку кинематографа, реалистического искусства, следует сохранить этот стиль. Зачастую я снимаю не реальные события, а то, что происходит в голове Одетты. Когда она счастлива, она парит в воздухе… Так что то, что я делаю в кино, является непосредственным продолжением моей писательской работы.

Избранное Шмиттом направление можно определить как бегство от реалий убогого быта к поэтизации повседневной жизни. Помимо счастливой Одетты, в буквальном и переносном смысле парящей в облаках, в ряде эпизодов фильма появляется персонаж по имени Жезю (Христос). Это дворник. Его божественная ипостась существует лишь в восприятии Одетты. Это лишь тень Бога, его чеширская улыбка. Когда в городок Шарлеруа к парикмахерше Одетте внезапно прибывает прославленный Бальтазар Бальзан, чьи романы рождают радужные грезы, Жезю омывает ноги жильцам многоэтажки; когда ей удается рассмешить Бальзана, Жезю шествует по водам. Суровые кинокритики сочли этот ход надуманным и неловким. Шмитту подобная визуализация щедрости и альтруизма героини кажется необходимой. Посмотрим, воспользуется ли он подобным приемом в своем новом фильме «Оскар и Розовая Дама»! Как ему удастся «опространствить» текст, основанный на письмах, начинающихся словами: «Дорогой Бог!»