Борис Чирков

Было прослушано немало занятного, в своем роде интересного, но того, что хотелось, не удалось еще услышать... И вот однажды, когда уже и вера в саму необходимость песни проходила, подвыпивший гармонист заиграл вальс, затянул сиплым голосом: "Крутится, вертится шар голубой..." Ни секунды сомнения не было. Это была она, любовь мгновенная, с первого взгляда, вернее слуха..."

По другой версии, эту песню, ставшую затем знаменитой, случайно запел на съемках сам Чирков. Ее он слышал еще в детстве от своего отца. Режиссерам она так понравилась, что они сделали ее центральной в картине.

Осенью 1934 года работа над фильмом "Юность Максима" была завершена. Однако выпускать картину на экран высокие начальники не захотели. Л. Трауберг вспоминал: "Помню первый просмотр "Юности" на "Ленфильме". На нем как-то не слишком приняли фильм. Даже огорчились неудаче (только один человек, скромный заведующий рекламой, разразился взволнованной речью, почти приравнивая фильм к "Чапаеву"). После вялого выступления кого-то из режиссеров мы с Козинцевым, усталые, во всем со всеми согласные, твердо решили про себя: "Никакого продолжения не будет. Хватит одной серии, прошла бы как-нибудь".

Во время приемки фильма в Госкино почти все руководители восстали против фильма: фальшь, балаган, герой - не большевик-рабочий, а некий люмпен-пролетариат.

Фильм просматривали через месяц после выхода "Чапаева". Нам непрерывно заявляли: "Чапаев" - это картина! А у вас что?" Казалось, фильму грозила судьба похуже, чем судьба "Нового Вавилона" (фильм тех же режиссеров 1929 года. - Ф. Р.). И тут случилось нечто, в чем я до сих пор разобраться по-настоящему не могу...

Когда стало ясно, что фильм запретят, "Юность Максима" посмотрел Сталин. Много раз и у нас, и за рубежом меня просили рассказать о просмотре "Юности Максима" на квартире у Сталина в середине декабря 1934 года. Старался не делать этого, сейчас попробую коротко рассказать...

Этот понедельник был для Козинцева и для меня нелегким. В 12 часов дня фильм смотрела редакция "Правды". Почему-то понравилось (честное слово, не претендую на сарказм). В 15 часов пришли редакция "Комсомольской правды" и делегаты проходившего в те дни комсомольского съезда...

В шесть часов вечера нас повезли в Кремль. Оказалось, что мы чуть опоздали: сеанс уже начался. В большой комнате было темно. Кто был там, мы не видели. Только через некоторое время после начала фильма в темноте послышался чей-то недовольный голос: "Что это за завод? Я такого в Питере не помню". И немного погодя тот же голос (позже мы узнали Калинина): "Мы так перед мастерами не кланялись". И тут, также в темноте, раздался негромкий с очень заметным акцентом голос: "В зале присутствуют режиссеры. Желающие могут после конца высказаться". Больше замечаний не было. Фильм закончился, мы увидели лица, знакомые нам по портретам: Калинин, Ворошилов, Орджоникидзе, Андреев. Других мы не знали. Позже нам сообщили, что очень пожилой человек, стоявший у окна, друг и, кажется, учитель Сталина, позже расстрелянный Нестор Лакоба... Рядом с ним - человек в пенсне, секретарь ЦК Грузии Берия. Все с нами поздоровались и почти что с места в карьер начали делать замечания. Сталин сказал: "Вот у вас этот большевик в начале диктует листовку, такого тогда не было". "Секретарей не держали", - сказал Ворошилов, и все рассмеялись. Ворошилов добавил: "И очень он у вас старый. Тогда Владимиру Ильичу было только сорок, а мы все были помоложе". Сталин не очень гневно добавил: "И что это он в мягкой шляпе и в нерабочем костюме влезает в толпу рабочих? Там же шпиков было полно, сразу же схватили бы".