Борис Ельцин: от рассвета до заката

…До отставки оставалось три дня, но ни Сосковец, ни Барсуков, ни я о ней не догадывались. Даже не думали об этом. Мы, как обычно, пришли на очередное заседание Совета, последнее для нас. В конце заседания, когда почти все высказались, Ельцин устало произнес:

— Ну, кто еще хочет выступить?

Я поднялся:

— У меня три предложения. Первое. Борис Николаевич, вам необходимо встретиться с вашими доверенными лицами.

— Да, правильно. Назначьте время встречи.

Встрял Илюшин:

— Борис Николаевич, не надо с ними встречаться. Мы с ними без вас поговорим.

— А почему вы? Я должен сам, — удивился шеф.

— Борис Николаевич, Илюшин собирает только москвичей. А я имею в виду доверенных лиц со всей России. Их всего-то 200 человек, — пояснил я.

Виктор Васильевич не унимался:

— Все равно не надо. Некоторые из них себя проявили плохо. Мы не советуем, штаб против, чтобы вы, Борис Николаевич, с ними общались.

Но шеф настоял на встрече. Анатолий Корабельщиков (помощник президента) записал ее в график Ельцина, а Илюшин потом самовольно расписание изменил. Доверенные лица с самим кандидатом так и не увиделись.

Второе мое предложение было организационным. А на третьем все и произошло. Сначала я заранее трижды извинился, а затем бесстрастным голосом произнес:

— Уважаемые господа Чубайс и Филатов! Очень вас прошу и передайте, пожалуйста, своим друзьям Сатарову и Лившицу, чтобы в решающие две недели до выборов вы все вместе преодолели соблазн и не показывали свои физиономии на телеэкране. К сожалению, ваши лица отталкивают потенциальных избирателей президента.

На свое место я сел в мертвой тишине. Обычный цвет лица у Чубайса — красновато-рыжий. Но тут вдруг он так сильно побледнел, что стал выглядеть как нормальный белый человек.

Оскорбленные члены штаба сразу собрались после этого заседания. Чубайс пригласил Гусинского и Березовского:

— «Наверху» получено добро, «мочим» Сосковца и его друзей.

В тот момент наша отставка была предопределена, противники ждали повода. «Добро», конечно, обеспечила дочка президента. Осенью она добудет еще одно «добро» — на мой арест.

***

СКАЗКА О ГОРШКЕ

Ранний Ельцин обладал магическим воздействием на толпу. Если чувствовал недоброжелательный взгляд, то реагировал мгновенно — вступал в разговор, убеждал… Страстность Бориса Николаевича передавалась толпе.

Пришли иные времена. Теперь недовольных собеседников шеф избегал. Поворачивался к ним спиной, а местное начальство, непременно присутствовавшее при таких разговорах, затыкало выскочку:

— Чего тебе надо, что ты разорался?!

Служба безопасности президента никогда не отбирала людей для встреч с Ельциным. Мои сотрудники всегда находились в толпе, но политической цензурой они не занимались: граждане могли спрашивать и говорить все что угодно, лишь бы не представляли физической угрозы президенту. Порой я даже специально провоцировал какого-нибудь нерешительного человека высказать Ельцину правду. Бывали иногда случаи, когда приходилось бить кого-нибудь по рукам. Например, если местный руководитель в порыве подобострастия обнимал шефа за талию. Фамильярность в отношениях с главой государства — вещь лишняя. Ребром ладони я слегка ударял в районе предплечья. Это место чувствительное, и даже после несильного удара надолго пропадает желание обниматься. «Пострадавший» реагировал правильно:

— Извините, я увлекся.

Причем, если к президенту с лобызаниями лез нормальный человек, я тихо, но твердо предупреждал:

— Уберите руки.

И он понимал. Некоторые же не слушали, и приходилось применять свой стандартный прием.

Раньше Ельцин получал заряд энергии от общения с людьми на улице. Мне, правда, надоедало слушать в разных местах одни и те же шутки, одинаковые обещания… Но со временем вечно недовольная толпа стала раздражать шефа, и он отдал предпочтение поездкам за рубеж: беседовать с доброжелательными и сытыми людьми всегда проще.

Российские журналисты начали критиковать Ельцина за тягу к чужим берегам. Президент, готовясь к выборам, исправился. Но теперь местные власти старались не подпускать к нему недовольных. Хотя накладки случались.

В одном провинциальном городе среди отобранных заранее «благодарных» пенсионеров затесался ярый противник шефа, член компартии. Он в микрофон перечислил многочисленные претензии к президенту, к демократам и вообще к устройству жизни на Земле, а потом попросил ответить. И Борис Николаевич ответил. Причем так удачно сострил, что над этим ветераном-коммунистом начали смеяться. Эпизод описали все газеты, ответ Ельцина показали по телевидению. Но в кадр не попали реплики местного начальства. Они между собой выясняли:

— Да как этот горлопан прорвался?! Его же в списках не было!

Они паниковали, ожидали возмездия за промашку.