Борис Ельцин. Послесловие

Ельцин высказался резко и безапелляционно: предложил дать оценку членам политбюро, которые виновны в застое, но все еще сидят на своих местах, реальнее оценить скромные успехи перестройки, быть самокритичнее, не спешить себя хвалить — пока не за что. Во многих эшелонах власти не произошло ни оздоровления, ни перестройки. Критика идет в основном сверху вниз. Ельцин не упустил случая высказаться в адрес Лигачева: мы никак не можем уйти от нажимного стиля в работе, это идет от аппарата ЦК…

Секретари ЦК Вадим Медведев и Александр Яковлев, сторонники более глубоких политических реформ, на том заседании политбюро обменялись короткими записками относительно Ельцина, который неожиданно открылся им с новой стороны.

Медведев написал Яковлеву: «Оказывается, есть и левее нас, это хорошо».

Яковлев ответил Медведеву: «Хорошо, но я почувствовал какое-то позерство, чего не люблю».

Медведев — Яковлеву: «Может быть, но такова роль».

Яковлев — Медведеву: «Отставать — ужасно, забегать — разрушительно».

Горбачев был раздосадован словами Ельцина. И в заключительном слове перешел в контратаку, сказал, что нельзя «в оценке прошлого сводить дело к оценке членов руководства и членов ЦК прежних составов».

Генеральный обрушился на московского секретаря, сказал, что «надо вести линию на приток свежих сил, но недопустимо под видом усиления требовательности устраивать гонение на кадры, ломать «через колено» судьбы людей. Перестройка начата во имя утверждения в обществе и партии демократических принципов, этих целей не достичь на подходах, далеких от демократии…».

Слова Горбачева были небывало резкими. Борис Николаевич вновь взял слово и пошел на попятную:

— Для меня это урок. Думаю, что он не запоздал.

Ельцин не ожидал такого выпада со стороны генерального секретаря, он понял, что лишился поддержки Горбачева. Он даже почувствовал себя плохо. Когда все разошлись, он все еще сидел в зале заседаний политбюро, приходил в себя. Вызвали врача, но Ельцин отказался от его помощи.

А Горбачев никак не мог успокоиться. На следующий день он стал обзванивать членов политбюро, говорил, что вчерашнее выступление Ельцина оставило у него неприятный осадок, что Борис Николаевич заигрывает с массами, а ситуация в Москве не улучшается, много слов, да мало дела.

Ельцин тоже переживал после неудачного выступления на политбюро. Позвонил члену политбюро Виталию Воротникову:

— Занесло меня опять. Видимо, я перегнул где-то, как считаете?

Воротников его успокоил:

— Нередко и другие вступают в споры. Только ведь надо как-то спокойнее, самокритичнее выступать. Ты всегда обвинитель, обличитель. Говоришь резко, безапелляционно. Так нельзя.

Ельцин согласился:

— Такой характер. А выступать на пленуме надо ли?

Воротников его подбодрил:

— Конечно надо. Ельцин был благодарен:

— Ну, спасибо.

Стараясь восстановить отношения, Ельцин попросился на прием к Горбачеву. Они разговаривали почти два с половиной часа. Вроде бы объяснились. Но на очередном пленуме ЦК, выступая, Ельцин опять говорил очень резко:

— Прошло два года, а перестройка вглубь не пошла. И снова критиковал стиль работы секретариата, то есть непосредственно Лигачева:

— Ничего не изменилось — обилие бумаг, администрирование.

Коллеги по политбюро не понимали поведения Ельцина. С одной стороны, он не хотел ссориться с генеральным секретарем, с другой — как только начинал говорить, вступал в спор.

На заседании политбюро, где обсуждался проект доклада Горбачева к семидесятилетию Октября, Ельцин высказал массу замечаний. Горбачев буквально взорвался и наговорил Борису Николаевичу много неприятного.

После этого заседания отношение Горбачева к первому секретарю Московского горкома резко изменилось. Он как бы не замечал Ельцина. Это был очень дурной признак. Ельцин не наивный человек. Понимал: при таких отношениях с генеральным секретарем долго не проработаешь. Так оно и произошло. Эти годы стали разрушительными для здоровья Бориса Николаевича.

«Ельцин стал срываться, — писал тогдашний начальник 4-го Главного управления при Министерстве здравоохранения СССР академик Евгений Чазов, — у него нарушился сон (по его словам, он спал всего три-четыре часа в сутки), и в конце концов он попал в больницу. Эмоциональный, раздраженный, с частыми вегетативными и гипертоническими кризами, он произвел на меня тогда тяжкое впечатление. Но самое главное — он стал злоупотреблять успокаивающими и снотворными средствами, увлекаться алкоголем.

Честно говоря, я испугался за Ельцина, потому что еще свежа была в моей памяти трагедия Брежнева. Ельцин мог пойти по его стопам (что и случилось впоследствии, причем в гораздо худшей форме).

Надо было что-то предпринимать. Я обратился за помощью к известному психиатру, которого считал лучшим по тем временам специалистом в этой области, члену-корреспонденту Академии медицинских наук Рубену Наджарову. Состоялся консилиум, на котором у Ельцина была констатирована появившаяся зависимость от алкоголя и успокаивающих средств…