Борис Ельцин. Воспоминания личных помощников. То было время великой свободы…

– Все это, конечно, любопытно, даже очень. Но меня в этой истории пока интересует одно: как Патриархия распоряжается той частью экспортной выручки, которую ей возвращают контрагенты?

– А вот об этом ты у своих коллег-журналистов поспрашивай. Думаю, они тебе много чего порасскажут.

Коллеги-журналисты, думаю, об этом едва ли что знают, а если и знают, то не захотят делиться – у них свой интерес. А вот Виктор Югин, возглавляющий в Верховном Совете комитет по средствам массовой информации и связям с общественными организациями (с церковью в том числе) – он может знать и может поделиться. По старой дружбе. Поэтому ему мой третий звонок.

– О, неужели наш Борис Николаевич наконец этим вопросом заинтересовался?! Я ему уже два письма на эту тему отправил – никакой реакции!

– Ты мне скажи, у тебя есть проверенная информация о том, как церковь расходует экспортную выручку от продажи лицензионных ресурсов?

– Есть, и немало, но надо бы слегка обновить. Дай мне дней десять.

– Нет, это много. Мне эта информация нужна до 7 января, до православного Рождества.

– Вот как? Подарочек патриарху готовишь? Смотри, проклянет!

…Требуемая президентом шахматка с горем пополам составлена.

Правда, получилась какой-то полупустой. Зато пояснительная записка к ней объемистая и, надо признать, свидетельствует не о том, чего хотелось бы шефу. Никакой благости, сплошной негатив. Но что делать? Из песни слов не выкинешь. Да и знает ли шеф обо всем этом? А должен знать.

Подготовкой встречи с патриархом поручено заниматься Суханову. Он уже успел побывать у Ельцина, и тот поручил ему подключиться к выполнению «церковного» поручения, с которым Вощанов что-то, понимаешь, тянет и тянет.

Суханов смотрит на меня с жалостливой опаской, как врач на больного педикулезом:

– И где же ты все это нарыл?

– По сусекам наскреб.

– Так не пойдет. Слишком серьезная информация. Придется раскрыть источник информации, иначе за такой материал нам с тобой шеф голову открутит, – слова «нам с тобой» означают, что я уже не один, хотя не уверен, что в другом кабинете этот текст будет произнесен с таким же упором на соучастие. – Я же чувствую, что это не из журналистских источников. Кто помогал?

– Виктор Югин. Верховный Совет.

– Отлично! Если что, на него и вали. А лучше всего, если вместе с ним пойдешь шефу докладывать. Я попробую договориться.

Вместе с Югиным захожу в кабинет президента. Он хоть и дал согласие на то, чтоб я пришел не один, но по лицу чувствую: все равно недоволен. Кладу на стол шахматку, а поверх нее пояснительную записку к ней, специально набранную крупным шрифтом. Ельцин не любит сюрпризы, а потому смотрит на нее с отвращением: это еще что такое?! Но все же начинает читать, и чем ближе подходит к концу, тем мрачнее становится.

– Та-ак, – это тягучее «так» никогда ничего хорошего не предвещает, – и что же, по вашему, я должен сказать патриарху?

Югин принимает удар на себя, за что выражаю ему молчаливую, но горячую благодарность:

– Нам кажется, что надо сказать ему про табак и алкоголь. Негоже церкви зарабатывать на пороках своей паствы, да еще привлекая к этому сомнительных личностей.

– Та-ак, – шеф ребром ладони ритмично постукивает по столу. – Что еще?

– А еще, что помощь оказывается всей церкви, а не отдельным ее служителям.

Хочу развить эту мысль Югина, но не успеваю – Ельцин хлопает ладонью по столу и выносит президентский вердикт, исключающий какие бы то ни было возражения:

– Не чужое берут, свое возвращают!

Мы понимаем, что аудиенция окончена, и идем к выходу. Ельцин останавливает меня:

– Павел, задержитесь, – поворачиваюсь и вижу в руках у него подготовленную нами справку. – Заберите свою бумажку.

Все же он удивительный человек, наш Борис Николаевич! Вроде бы слова грубого не сказал, а кажется, будто крепко выругал. И сразу возникает неосознанное чувство вины. Хотя в чем наша с Югиным вина? Разве что в том, что рассказали ему про вещи, о которых он, по какой-то неведомой нам причине, и слышать не желает. Тогда неплохо было бы раскрыть ее нам или хотя бы намекнуть на нее. Может, мы чего-то недопонимаем? Шеф словно угадывает мою мысль:

– Церковь поверила Ельцину! А вы что же, хотите… – листок взлетает над столом и неторопливо ложится на ковер. – Что церкви дал ваш Горбачев?!

Не могу сдержать удивление: почему же он мой? Но шеф, похоже, меня не слышит:

– Мы все входим в рынок! И священники тоже входят! А иначе останутся. – подбирая подходящее слово, Ельцин несколько раз бьет ребром ладони о стол, – останутся советскими, понимаешь! И пойдут просить милостыню у коммунистов. Или у вашего Горбачева. Вы этого с Югиным добиваетесь?