Борис Годунов

- Слышишь, как стучит? Признаться тебе хочу. Мечтал, мечтал я, Иринушка, о царстве. Но сесть на стол с бухты-барахты или злонамерием нет! Желал я видеть себя в царях, но не нынче, не завтра. Мне люб был по европейскому счету 1600 год. Новое столетие - новая династия. Новая Русь. Русь, открестившаяся, отмолившаяся от Грозного Ивана. Ах, как много доброго хочу я сделать для русских людей, для всего царства православного!

Мать Александра потянулась к Борису, поцеловала в лоб.

- Ступай спать! Тебе завтра нужно быть румяным и здоровым. Русь соскучилась по здоровому государю.

- Этих послушаю и пойду. Сама знаешь, никакой малости нельзя упустить.

Снял с лавки сукно, бросил на лежанку. Жарко, но терпимо. Лег, поджал ноги, чтоб не торчали.

И будто его и не было.

Проснулся, почуя меж лопатками оторопь беды. Ноги вытянуты, и на ноги-то ему и глядели враз смолкшие ночные гости.

- То братец мой почивает, - услышал Борис ровный голос царицы. Монастырь женский, в другой келий поместиться - сестрам неудобство...

Борис встал, крутанул глазами, чтоб проснулись, вышел к сотникам. Те попадали с лавки на пол, на колени.

- Встаньте! - сказал он, трогая их за плечи. - Не слышал, про что вы тут говорили, ночь, спать надо...

Зевнул так сладко, что и сотники зевнули. Выпил квасу из ковша.

- Черемуховый! Пейте! - пустил ковш по кругу. - Одно вам скажу. Буду в царях - будет всем благо. Крестьяне в моем царстве заживут, как дворяне, дворяне, как бояре, бояре, как цари. Утро вечера мудренее, милые люди. Спать я пошел. Скоро уж, чай, заутреня.

Забрался на лежанку, поворотился на бок, задышал ровно, как крепко заснувший человек.

Петух пропел зарю, и заря послушно заливала небо и землю малиновым золотом.

- Вот мы и встали, - сказал Борис Федорович, дождавшись у окна солнца. - Нынче у нас 20-е февраля.

Морозы, как по заказу, сникли, и окно наполовину очистилось от узоров.

Сел в кресло, положил перед собою руки. Из пяти перстней три снял. Потом снял все. Один, с изумрудом, вернул на средний палец, на безымянный, к обручальному кольцу, присовокупил перстень с рубинами. Богатством не оскорби не оскорби и скоромностью.

Не мало ли дала Ирина сотникам? Не обидела ли пятидесятников? Все ли придут, кому заплачено?

- Господи! Не оставь!

Екало сердце: играй, Борис, да не заигрывайся! Земский собор позавчера на коленях Бога просил в Успенском главном храме царства, чтоб он, Борис Федорович, смягчась сердцем, принял венец. С восторгом имя кричали. И Шуйские, и Сицкие, Телятевские с Ростовскими да Воротынскими! Перед ними, Рюриковичами, род Годуновых- холопский. Деваться некуда! За него Бога просили, за ненавистного им. Говорят, Федор Никитич Романов помалкивал да еще Васька Голицын. Голицын - Гедиминович, царских кровей. Федор Никитич племянник Ивану Грозному, двоюродный брат царю Федору... Правду ли сказали о Романове?

В ночь перед собором Борис Федорович тайно был в доме Федора Никитича. Чуть не до зари просидели, отворив друг другу сердца уж так настежь дальше некуда.

Лобызая Федора Никитача, Борис, озаренный братской любовью, плакал, клялся головой и головами детей своих:

- Будешь ты мне первым советником, Федюша! Наитайнейшим! Без твоего слова не приму, не отрину. А коли память моя будет коротка, да заплатит род Годуновых кровью. Я твоему батюшке. Никите Романовичу, в последний час его обещал быть для тебя и для братьев твоих за отца. Коли изберут меня в цари, в тот же день тебе и Александру скажу боярство, Михаилеокольничего, Иван и Василий войдут в возраст - тоже получат окольничих. Ваньке Годунову- Ирину, сестру твою, высватаю.

Федор Никитич только помаргивал: не привык к бессонным ночаму смаривало.

Вздремывать, когда решается судьба мономаховой шапки?!

- Идут! - всполошенно вбежала в келию мать Александра.

Обида сжимала сердце Годунову. Обида и презрение.- Господи! Да ведь один я во сей Руси только и знаю, что есть/такое быть на царстве. Пропасть не мерянная под ногами и такая же над головою и каждое слово - или змей или голубь.

Привскочил со стула, прильнул к окошку. Рыжая от шуб и шапок толпа простолюдья заполняла площадь.

- Пошли, Борис, к моему окну! Народ должен видеть нас вдосте.

- Сначала покажись ты!

Он смотрел, как воду хлебал, нажаждавшись... Переодетые в простое платье приставы и сотники толкали людишек, и те, огрызаясь, посмеиваясь друг перед другом, опускались на колени. Зазевавшихся приставы лупили палками...

"Однако ж пришли и на колени встали", - сказал себе Борис, хотя тайно указал взыскать по два рубля с каждого, кто осмелится увильнуть от похода под царицыны окна. Два рубля деньги большие, стрельцам за год службы по пяти платят.

И вдруг похолодел. Где теперь Симеон Бекбулатович?

Совсем из головы вышел. Посаженный в цари Иваном Грозным, Симеон Бекбулатович к несчастью своему носил титул тверского царя, и был в родстве с могущественными Мстиславскими, тоже Гедиминовичами. Борис Федорович о Симеоне заранее позаботился - ослепил. И все же где он теперь? Так же тих? Нет ли к нему гонцов, странников?