Борис Годунов

Ненавистник Годунова дьяк Иван Тимофеев просто неистовствовал в своем «Временнике » по поводу «жестокосердия » Бориса Годунова! В пылу ненависти современник событий написал несусветное: «Бывшую соправительницу того мирообладателя (Иоанна Грозного. — А.Б.) окружил (Борис Годунов. — Л.Б.) во всём всевозможными лишениями, как жену простого мужа, совершил как бы второе после сына убийство его матери »^®^.

Во-первых, Мария ни минуты не была «соправительницей» при Иоанне Грозном. Во-вторых, Мария Нагая оказалась соучастницей организации беспорядков в Угличе, и сослана она была не решением «коварного» Бориса Годунова, а приговором Боярской Думы и волей Царя Фёдора Иоанновича. В монастыре же все сестры равны перед Господом, и никаких «привилегий», обусловленных прежней, мирской жизнью, здесь не могло быть. И в-третьих, что, может быть, самое важное, Мария, как уверяли многие, в том числе и Тимофеев, являлась «седьмой женой», что было нарушением православно-церковного канона. Следовательно, этот брак не мог рассматриваться как «законный», а потому с позиции церковной его как бы и вовсе не было. Что же, эти азбучные основы православного мироустроения были неведомы таким людям, как дьяк Иван Тимофеев? Представить подобное невозможно. Просто описатели истории той поры извращали и подтасовывали факты в угоду определённой идеологической концепции.

В 1604 году по приказу Годунова инокиня Марфа вызывалась в Москву, где у нее требовали показаний по поводу появления самозванца Дмитрия. Марфа ничего внятного сообщить не смогла. 18 июля 1605 года Марфа-Мария с триумфом въезжала в Москву, где её на подъезде к столице, в Тайнинском, торжественно встречал «Царь» — «чудом спасшийся Дмитрий». Марфа-Мария тут же, принародно, «обливаясь горючими слезами», признала своего сына. Последующие месяцы до самого конца мая 1606 года инокиня Марфа проживала в отдельных палатах в Вознесенском женском монастыре в Кремле.

В своём возвращении в Кремль Мария Нагая, наверное, увидела торжество долгожданной «справедливости». Из кремлёвских покоев её фактически выгнали, после того как её «дорогого сыночка» разоблачили как самозванца, свергли, а труп испепелили. Причём голый труп самозванца волокли мимо окон Марии Нагой, где толпа сделала остановку, выкрикивая оскорбления по адресу изолгавшейся «мамаши»...

Заинтересованность в смерти Царевича Дмитрия Бориса Годунова традиционно объяснялась его стремлением занять престол, на пути к которому существовало только одно препятствие: царскородный Дмитрий Иоаннович. Ещё Карамзин, со свойственной ему эмоциональной художественностью и моральной нетерпимостью, выразил мировоззрение предстателей обличительного направления: «Сей алчный властолюбец (Годунов. — А.Б.) видел между собою и престолом одного младенца безоружного, как алчный лев видит агнца. Гибель Димитриева была неизбежна!

Откуда сия непререкаемая уверенность? Только от человеческого самомнения, так как никаких «бумаг» или показаний современников, хоть как-то, хоть косвенно подтверждающих данную категоричность, не существует. Это всего лишь обыденное логическое построение, уместное при анализе мировоззрения таких «обличителей », как Карамзин, но совершенно неуместное при характеристике психологии, поведенческих мотивов, «хотений», «желаний», «намерений» других лиц, тем более живших века назад.

Как написал знаток эпохи С. Ф. Платонов, Годунова нельзя обвинять в злодеянии, для того нет надёжных данных. «Против него очень мало улик, и вместе с тем есть обстоятельства, убедительно говорящие в пользу этой умой и симпатичной личности ». Исследователь поставил принципиальный вопрос: «Разве никто, кроме Годунова, не имел интереса в смерти Димитрия и не мог рискнуть его убийством? »^^^.

Подобный ракурс проблемы совсем не является пустопорожним. В первую очередь тут приходит на ум имя Нагих. Но как же так: мать и дяди мальчика могли ли иметь свой «интерес » в таком страшном деле? А почему бы и нет? Ненависть — страшная разрушительная сила, а одержимость ненавистью неизбежно разрушает добродетель человека, искажает все его природные рефлексы, реакции и восприятия, иными словами, губит всё истинное вокруг такого человека. Нагие люто ненавидели «московскую власть», которая их «оскорбила» и «унизила». А кто же не знал, что главным в этой власти был именно Годунов, а Битяговский — только его «привратник».

Надо думать, что какие-то разговоры о том, что эти записные «злодеи» хотят извести весь именитый род Нагих, велись. Во всяком случае, «Царица Марья» и её близкие с непонятной категоричностью, вопреки очевидному и зримому, с первого же момента голосили именно «об убийстве».

Интересная деталь: несколько холопов Нагих, как только в Угличе случились страшные события, «убежало невесть куда», и их отыскать так и не смогли. Упорное повторение версии «об убийстве», которое как заклинание произносила Мария Нагая и её братья, — не может не поражать и невольно наводит на мысль: то, что устно, во всеуслышание звучало, являлось давней идейной заготовкой.