Борис Годунов

Первый удар опричного царского меча пришёлся на знать суздальских родов. В феврале 1565 года были казнены: князь А. Б. Горбатый^"*^ с сыном Петром, окольничий П. П. Головин, князь И. И. Сухово-Кашин и князь Д. А. Шевырёв. Несколько человек было пострижено в монахи, а некоторые семьи лишились своих родовых вотчин и отправлены на новые земли в Казанский край. В своей «Истории о Великом князе Московском» Курбский писал, что Александр Горбатый «происходил из рода Великого князя Владимира и была у них старшая власть над всеми князьями Руси более двух сотен лет. Один из них, князь Суздальский Андрей, владел Волгой-рекой аж до самого моря Каспийского, от него произошли великие тверские князья... »^"*^

Никогда суздальские князья «Волгой-рекой» не владели, но владения их были действительно обширными. Когда их удельные территории перешли в состав единого государства, а сами некогда удельные стали подданными Великого князя Московского, то спесь родовая никуда не исчезла. Древность и знатность рода по понятиям того времени — преимущества общественно бесспорные, неизбежно взращивавшие непомерное честолюбие. Будучи с рождения приобщенным к высшему кругу, Александр Горбатый-Шуйский занимал самые видные должности в Государстве. Его даже превозносили как «покорителя Казани», хотя он командовал в походе только полком, а титула победителя мог удостаиваться только Иоанн Васильевич.

Однако Царь не за чрезмерное самомнение казнил одного из многолетних руководителей Боярской Думы. Царь прекрасно знал другое, незабываемое и непрощаемое. Горбатый был одним из тех, кто все время умалял власть и достоинство Царя. Иоанну передавали, что этого боярина не раз уличали в «непригожих» (непристойных) речах, которые явно выдавали угнездившийся в князе дух противоречия, а значит, и измены.

Иоанн редко объяснял конкретные причины своего гнева; он много раз говорил об «изменах», называл и имена, но никогда не пытался «объяснить», в чём содержательно состояли эти «измены». Последующим же историкам требовалась «мотивация ». Учитывая, что следственные дела об «изменах » как времен Опричнины, так и за другие годы не сохранились, то невольно складывалось впечатление, что это был «чистый произвол», вызванный исключительно «маниакальным синдромом», гипертрофированным чувством «страха», овладевшим натурой Первого Царя. Думается, что всё это — только тенденциозные умозаключения, которые формально как бы «документально» оспорить и невозможно, но которые опровергаются всем строем личности и мировоззрения Иоанна Васильевича. Если же размышлять об Иоанне, игнорируя самого Иоанна, категорически не веря ему, не принимая в расчёт его безусловной Христопреданности, то тогда действительно останется один только «синдром». Но только чей?..

Опричники исполняли суд и расправу над врагами по указу Самодержца, но одновременно творили в разных местах произвол и насилия, формально от имени Царя, но фактически по своей прихоти. Таковых случаев было немало, а Иоанн Грозный воспринимал их как признак своеволия, столь им ненавидимый, как знак непослушания, ведущего к неверности.

Окончательное разочарование в «верных слугах» произошло у Царя весной 1571 года, когда Крымская орда под водительством Девлер-Гирея (1512–1577), численностью до 100 тысяч человек, в очередной раз вторглась на Русь. Этого нашествия в Москве опасались. Царь ещё ранее распорядился устроить сторожевую службу на границах Руси, однако к маю, когда и началось вторжение, пограничная служба ещё не была полностью создана. Крымцы быстро «доскакали » до реки Оки, а затем окольными путями, которыми их вели предатели-перебежчики, знавшие расположение русских войск, вышли к Москве с запада и укрепились в селе Коломенском. Татары разгромили опричные отряды, причем Царь чуть не попал в плен и ему пришлось срочно перебираться в Александрову слободу. С армией земского набора того не получилось. Воевода Иван Вельский с земским воинством сражались столь самоотверженно, что крымцам пришлось отступить.

Крымцы самой Москвы не взяли, но устроили грабеж и пожар в посадах, в силу чего Москва выгорела почти полностью. Число погибших исчислялось десятками тысяч; Н. М. Карамзин даже называл цифру — 800 тысяч, которая кажется баснословной.

Царь испытал потрясение, неизбежно повлиявшее и на его кадровую политику. Со второй половины 1571 года она приобретает новые черты, а ненависть к старобоярским кланам постепенно проходит. Удельная аристократия была фактически сокрушена, а оставшиеся в живых отдельные её представители не являли никакой угрозы. «Перетряхивание» служилого люда давало о себе знать: ропота и злоумышлений больше не открывалось. За последние шесть с лишним лет царствования Иоанна Васильевича (1578–1584) на Руси вообще не было ни одной смертной казни по царскому повелению.